Особый пассажир - Дж. Мас

Она еще пару дней назад стенала, что соскучилась по блинчикам с ливерной колбасой, которые я так вкусно готовила. Но я-то ни разу их не готовила ей.

Обычно, баба Люда отвечала из глубины четырехкомнатной квартиры сразу или вовсе встречала в коридоре. Но не в этот раз.

Только сейчас заметила мужские ботинки в коридоре и тихие голоса, доносящиеся с кухни.

— Баб Люд? — Тревожно позвала ее, направляясь к голосам.

В последнее время меня жизнь не радовала хорошими новостями, вот и сейчас боялась, что что-то произошло. Да что угодно. Гостей у бабы Люды не бывает. Даже ее дети и внуки не навещали бедную старушку. Сняв комнату здесь, я, в том числе, подписалась в няньки. Меня напрямую спрашивали, как я справляюсь с уходом за пенсионеркой.

— Что вы здесь делаете? — Я застыла как вкопанная, глядя на Архарова, который спокойно расселся на колченогой табуретке, вытянув стройные ноги. Мимолетом злорадно про себя отметила, что он выбрал тот самый стул, который в зависимости от фазы луны разваливается прямо под пятой точкой.

Я-то умею на нем сидеть, надо пяткой подпирать ножку, которая вымазана белой краской.

Марк смотрелся в этой ветхой комнате точно так же, как утром Вилли во дворе — инородно. Только сейчас заметила влажные волосы и фланелевую рубашку на нем.

Я никогда прежде его не видела таким расслабленным. Может быть однажды, когда мы были вместе, но он был еще такой… Приземленный.

— Игорь прочищал вентиляцию, на него столько пыли с паутиной свалилось, — причитала баба Люда, подливая «Игорю» чай в кружку. Мою, между прочим, — а вот если бы прочистил тогда, когда я просила, было бы проще.

— Игорю другое кое-что прочистить надо, — опять во мне эта необоснованная бравада, типа, не он пару месяцев назад жестко припечатал меня к стене долгами и полицией.

— Может, вы снимете верхнюю одежду, Есения? Сейчас под вами будет лужа, — и опять я не готова к этому тягучему голосу и бархатному взгляду черных глаз.

— Нет, — мне было до жути душно, но с детским упрямством я просто облокотилась о холодильник, который тут же пошатнулся, возмутившись звоном внутренностей, и скрестила руки на груди, уставившись на Архарова с немым вопросом.

— Я пришел поговорить в более спокойной обстановке, — он вытянулся еще больше, отчего табуретка опасно заскрипела, но вполне себе устояла, к моему разочарованию.

— Говорите.

— Наедине, — сказал он нетерпеливо, но потом смягчился, — пожалуйста… Есения.

Ну что ж. Всеми своими поступками в последнее время он явно пытался что-то до меня донести. Я еще вчера позвонила приставу и узнала, что требование по выплате на Вилли на самом деле было отозвано гораздо раньше, чем я узнала. Просто уведомление я не получила, а до меня не смогли дозвониться.

— Баб Люд, пойдем, включу вам Жади, — я черти знает сколько потратила времени, чтобы найти все серии на кассетах.

Может, это усталость за день, а может, вчерашняя истерика выжала из меня все эмоции. Но усаживала старушку на диван вполне неторопливо. Также неспеша сходила переодеться в домашнюю одежду, укрыла пледом колени бабы Люды, принесла ей чай с вареньем, и лишь потом уделила внимание Архарову, который все это время наблюдал за мной. Ну, кроме той части с переодеванием.

— Итак, слушаю.

— Я принес конфет с лесным орехом, но осталась только коробка.

Зря он показал сладкое бабе Люде. Ей-то много его и нельзя. Сердце.

Архаров просто стоял и всматривался в мое лицо, что-то пытаясь найти там. Но молчание прерывать я не спешила.

— Я сдержал обещание и отремонтировал Оку дяди Мойши.

— Он вам не друг, вы не имеете право называть его дядей.

— Он сказал мне то же самое, — хмыкнул Марк, и мы вновь замолчали.

Что-то мне подсказывало, что он не соврал, когда сказал, будто всю эту эпопею с выкупом домов для сноса он провернул только чтобы поговорить со мной.

Илья пару раз говорил, что Марк меня ищет, но я боялась его как огня. Но вот сейчас чего он хочет? Неужели на самом деле узнал, что я тогда его не предавала? Пришел только для того, чтобы извиниться? Мог бы прислать цветы с запиской, а не сидеть в этом клоповнике, нацепив вместо своих итальянских рубашек ту, что была сшита еще при Сталине.

— Сень, я хочу попросить прощения, — выдохнул он, приближаясь ко мне.

Ай да Сеня, ай да молодец. Сегодня самый жирный блинчик твой.

— Я вас прощаю, Марк Васильевич, — просто сказала я, — спасибо, что уделили время сказать это лично.

Марк отшатнулся и выругался сквозь зубы. А я так и осталась стоять.

— За всю свою жизнь я много ошибок совершил, — он невесело улыбнулся, упав на ту чертову табуретку, которая разваливалась подо мной каждый раз при полной луне, но стойко выдерживала вес крупного мужчины, так несправедливо, — за каждую ошибку платил сполна. Но с возрастом совершал их все меньше. Строил империю, как сумасшедший, окружил себя армией верных людей, чтобы никто не посмел отобрать то, что принадлежит мне. И по своей же ревнивой тупости потерял самое дорогое, что у меня было, — он опять посмотрел мне в глаза, — тебя.

Я продолжила молча стоять. Но не из-за гордости, а из-за глупого шока. Сейчас я смотрела на бывшего босса сверху. А он, чуть сгорбившись, уперев локти в колени, с невыразимой тоской пытался что-то найти в моих глазах.

Ну почему сердце все еще захлебывалось от дурацкой любви к нему? Он просто уйдет, оставив мою жизнь опять в руинах, я это точно знаю, а мне лишь останется опуститься еще глубже на дно в очередной попытке склеить себя и жизнь по кусочкам.

— Я никогда никого не любил. Я как самый последний идиот не знал, как с этим жить. В тот день, — я машинально поморщилась, а он скользнул взглядом по шрамику на моей губе, — я хотел либо сдохнуть на месте, либо погнаться за тобой, вырвать у него из рук, а потом убить тебя. Я думал, что ты размазала меня по стенке, но потом сдохнул сам, осознав, что я разрушил все своими же руками. И проклинаю себя каждую секунду, глядя на то, что сотворил с тобой.

Марк поднялся и приблизился ко мне. Все мои мышцы окаменели, не позволили мне отшатнуться, когда его пальцы прикоснулись к моей щеке. Но он лишь смахнул слезинку. А я даже не заметила, что начала тихо плакать.

— Мне в руки попалось самое чудесное, что может быть в этом проклятом мире, а я сломал это