Особый пассажир - Дж. Мас

Деньги. Могла бы попросить. Я бы ничего не пожалел, но она выбрала другой путь.

Дал же себе зарок не думать о ней, но сейчас не мог отвести взгляд от фигурки в платье, которое ей определенно велико. Она таким образом обманула Илью и остальных? Играя бедную сиротку и дальше?

И они все купились?

Я специально отдал приказ адвокатам припечатать ее к стене разбитым Майбахом, за который ей придется платить. Справедливого наказания ей удалось избежать. Но с выплатами за автомобиль она и попалась: хватило бы мозгов, не внесла бы крупную сумму, частично покрывая долг, тем самым давая понять, что деньги у нее откуда-то все же есть, и много. Честно говоря, я все еще надеялся тогда, что все же ошибся. Но нет. Платеж она внесла спустя неделю после ознакомления с постановлением.

Внезапно Сеня подняла на меня взгляд. Все краски сошли с ее лица. Она будто заледенела. Мое тупое, дебильное сердце пропустило удар. Зеленые глаза действительно стали больше, особенно на фоне заостренных скул. Она невероятно сильно похудела. Раньше я тонул в этом зеленом море, окруженный любовью и смехом.

Раньше ловил себя на мысли, что таких светлых людей просто не может существовать, должен быть какой-то подвох.

Обалдел, когда впервые увидел, в каком окружении она живет. Даже тогда подумал, что так не бывает. Да и таких как Сеня не должно быть. Не могут такие люди существовать в нашем мире.

Но она ведь была. Дерзкая, яркая, чистая…

Осознание того, как они с тем выродком потом потешались надо мной, как им удалось обвести меня вокруг пальца ее невинностью, отдавалось тупой болью в груди. И ведь не скрывались же со своим общением, что было умно. Даже я должен признать.

Есения не сводила с меня шокированного взгляда, на миг напомнив ту, в которую угораздило влюбиться меня самого, но тут ее отвлек служитель церкви. Я же попытался скрыться с ее поля зрения. Уйти просто так будет верх неприличия, хотя, находиться здесь невыносимо.

Степан Михайлович и Есения взяли девчонку за руки с двух сторон и подошли к алтарю. Церковь невероятно старая и до противного маленькая. Приглашенные на церемонию начали теснить меня ближе к алтарю, будто специально я оказался прямо позади той, которую уже хрен знает сколько времени пытался забыть.

В нос моментально ударил аромат ее волос, который не скрыл даже платок. Она вздрогнула, будто почувствовав меня всем телом, но не обернулась.

Ведомый каким-то проклятым магнетизмом, сделал шаг ближе к ней.

Это пытка. Самая настоящая пытка. Боль уже не была тупой. Внутри кто-то проворачивал раскаленный нож, а я все так же вдыхал ее аромат.

Как одержимый поднял руку, чтобы прикоснуться. Всего лишь ощутить ее тепло.

«… Мне жаль, но ты все видишь сам» — рука сжалась в кулак.

Сделал шаг назад.

«Марк, здесь не просто маленькая сумма, сам посмотри, — Алина не прекращала плакать. Сказала, что Максим сам ей рассказал про эти деньги. Она не знала про его планы, — ей неоткуда было их взять.

А я все продолжал тупо смотреть на Сенин рюкзак, набитый наличкой. Ее рюкзак, в ее шкафу, в ее квартире. До того момента я все не мог поверить, но после…»

Плевать на приличия. После церемонии она попытается найти меня, хотя бы глазами. Предписание не позволит ей приблизиться, такие как он бояться ответственности. И отлично, что не найдет.

— Ты специально, — ничуть не удивившись, бросил матери, как только зашел домой, — ты знала, что она там будет.

— Без понятия, о чем ты, — мать пожала плечами, продолжая разгадывать очередной сканворд.

— Ты заставила меня пойти на эти долбанные крестины, зная, что там будет эта дрянь, — почти выплюнул это ей.

— Не называй ее так, — на удивление спокойно мать отложила газету в сторону и подняла на меня сердитый взгляд, — она — замечательный человек. А вот, если хочешь поискать в этом доме кретина, посмотрись в зеркало. Кретин.

— Даже слушать не хочу.

Вышел из гостиной.

— О нет, ты послушаешь. Я ради тебя целый год отказывала себе в шардоне, когда носила у себя под сердцем, так что, будь добр, и ты пойди на уступки и выслушай, наконец.

Есть хотелось дико. Впервые не хотелось пить, а именно нормально поесть. На кухне хоть шаром покати. Не надо было увольнять персонал из-за какой-то мелочи, о которой я сейчас даже не вспомню. Мать тогда пыталась привести меня в чувство, но бесполезно.

Даже она тогда испугалась, когда разгромил все, что попалось под руку в этой чертовой кухне, где впервые случайно поцеловал Сеню.

Я просто перепутал, но где-то внутри уже знал, что это была не Алина. Они тогда все это задумали?

— Все эти недели в этом доме было запрещено произносить ее имя. Пора взять себя в руки. Есения, — я резко развернулся к матери, сжимая кулаки. Она посмотрела в ответ с вызовом. Права ведь, никогда не ударю, — Е-се-ни-я, — повторила она по слогам, — ни в чем не виновата. А ты — болван, за которого мне стыдно. Видно, плохо проверила тебя еще в детстве.

— Замолчи, пожалуйста.

— Ты слеп. Только чего именно боишься?

Я и сам не знал. Страх есть. Я чуть не сдох тогда, когда узнал, кто именно меня предал.

— Я не боюсь, — соврал я, — я просто не хочу о ней ничего слышать.

— За столько недель не разлюбил ведь. Неужели не хочешь слышать на самом деле?

— Я ее не люблю. И нет, ничего слышать не хочу. И хватит об этом.

— Знаешь. Нормальная мать должна своего ребенка защищать, но вот что тебе скажу, дубина, — мне в грудь уткнулся палец, — ты ее не достоин. Это ты предатель, а не она.

Резко развернувшись, она пошла к выходу из кухни.

— Хотя, знаешь, — мать вдруг остановилась, — не хочешь слушать, хотя бы посмотри.

На стол полетела самая обычная флешка.

У меня резко вспотели ладони от дурного предчуствия.

Все сводилось к найденным деньгам у нее дома. Она сказала, что тогда, в ресторане, вела и выглядела как потаскуха ради Айрин, но что им стоило подстроить похищение девушки? С чего она, вдруг, решила поверить, что Айрин что-то угрожает? Потому что ту всего лишь связали?

Максим точил зуб на меня. Хрен бы что сделал.

Я прокручивал всю историю вновь и вновь, терзал всех своих сотрудников опять и опять, но не мог найти ни одного вразумительного аргумента в пользу ее.

Даже про себя имя не