ПВТ. Тамам Шуд - Евгения Ульяничева

Не пели птицы.

Конь Михаила прядал ушами, слушая воздух. Строй двигался быстрее и быстрее; туман, точно конехват, спутывал конские ноги рваными бинтами; влажно дохнуло в лицо травостоем.

И вдруг по крутой дуге упала птица — железный нос — упала и съела лицо идущего рядом, в стремя, воина.

Тот без крика свалился, а тишину разорвал нарастающий, как лавина, вопль, слиянное пение Нума. Михаил толкнул коня, посылая его вперед, бросил на руку щит. Успел — новая хищная птица ударила тяжело, по наростам щита, вторая же на излете чиркнула шлем.

А потом Михаил увидел вблизи золото. Локуста прыгнула, но в прыжке ее приняли на копья люди, стянули со спины всадника, прибили к земле… Все метнулось по краю глаза, осталось позади.

Конь внес Михаила в строй Хангар.

Плотников не думал — бил. Тело все помнило, оказывается. До сих пор умело: ударять, отводить удар. Убивать. Саблей едва поспевал вращать, щитом — прикрываться. Густо вокруг было, трудно. Визжали локуста, щелкали узкими челюстями; визжали Хангары, рубились с пешими и конными.

Конь не давал седока в обиду. Шел, мощной грудью пробивая дорогу. Крепкими зубами рвал шеи локуста, хватал за морды, кусался люто. Бил копытами, а когда самому доставалось — всхрапывал только, а у Михаила в спине тонко стреляло, будто струны гитарные ножом подпарывали.

Или туман развеяло, или они выбрались на возвышенность, а только вокруг вдруг развернулось все поле. Кипело оно, точно сковорода. Михаил краем глаза видел, как проминается строй Отражения, как продавливают его Хангары, теснят.

Ухнуло над головой, тяжело свистнуло, мазнуло смертной тенью — то выскользнул из брюха корабеллы шипастый шар на цепи, прогудел-пронесся, влетел в ряд противника, круша и ломая. Закричало там.

Шар маятником-мясником погуливал, сеял смерть. Кто-то из отважных прыгнул, первым повис, цепляясь за шипы, за ним потянулись еще, и еще. Полезли наверх, по цепу, к корабелле. Там уже встречали оружием.

Другую же корабеллу, оруженную секирным лезвием, за цепь прихватили долоссы, поймали, как строптивого коня за узду, потянули к себе. Не удержала высоту; пала тяжело, давя и своих, и Нум.

— Рот закрой, а то засунут чего, — Дятел, забрызганный кровью, оскаленный, появился тут же.

Конь под ним вертелся, бешено таращил глаза, прижимал уши и более походил на заседланного волка.

— Я думал, ты подле командора будешь, — Михаил дал себе вздохнуть.

— Лут подле него, — рассмеялся Дятел, откинулся, утирая лицо рукавом.

Он был словно пьяный. Михаил его такого знал — от крови и железа кругом Дятла вело.

Обычно Волоха сдерживал, но теперь, видать, не до того русому было, поэтому отпустил от себя старпома.

Дятел же ткнул пальцем в далеко видный стяг Хома Мурано: белое древко, пурпур, золотое шитье.

— Видал, а? — сказал, щеря рот. — Как бабьи портки. Айда, доскачем, возьмем тряпку, порубаем ихнюю сволочь к такой-то матери!

Михаил колебался. Зато Дятел — нет. Пнул коня, вскинул руку, ссаживая выстрелом чужого борзого всадника. Все четыре револьвера были при нем, и еще — сабля.

— Ну?! Не ссы, Мишань, Лут наглых любит!

Ага, подумал Михаил. Иных — до смерти.

***

Волоха быстро глянул. Завалили, затянули трафарет, приведенный союзниками Отражения. Истинные же все были целыми. Их забороть было труднее.

Волоха взял под свою руку и прайд Башни, и Серебрянку. Гаер позаботился, укрепил своих девочек — насады на борта, оружие, броня. Серебрянка одна голой осталась, ей Волоха с ребятами наскоро доспех пошили.

Русый смотрел, как ходит маятник, сминая вражеские силы внизу. В них стреляли, но корабеллам в броне то были семечки, а люди хоронились за щитами.

Сверху видно было, как колышутся армии — точно море с морем боролось, волна на волну находила. Звучанием даже казалось схоже: глухое рокотание. Дятла от себя Волоха отпустил, велел низом идти, подле Михаила держаться. Помнил, на что Плотников горазд. Пусть друг за другом посмотрят, решил.

От Нума корабеллы и веллеры не выходили, существа тоже себя не являли. Ждал Тамам Шуд, выгадывал чего-то.

— Капитан! — звонко крикнул Руслан. — Не иначе, рогатки!

Руслану никакие дальнозоры не нужны были. Остроглазый, что ястреб. Волоха глянул — и впрямь, под прикрытием глубокой фаланги выкатили Хангары стрелометы.

Заряжали, если правильно разобрал, разъятыми на части шмелями. Как умудрились?

— Опасность-воздух! Пехоту и конницу закрыть! Сеть! Прицел по моему маркеру, равнение по Еремии!

Флаг Еремии полыхал, языком цвета передавая слова капитана рядом идущим корабеллам и веллерам. Сигналы же те поймали знаменные, забили внизу барабаны, предупреждая пехоту.

Ударили разом.

Небо потемнело от залпов, несущих тысячи тысяч янтарных огней. Даже разбитые, шмели не утратили яркость и ярость. Волоха саблей отбил несколько штук, пробивших щит корабеллы, а тех, что неслись к пешим и конным, остановили сети, раскрытые между рулями высоты.

Следом же за шмелями будто пала плита — каким оружием орудовали, Волоха не разобрал. Ощутил ушами, всем телом — давление, до звона в голове, до черноты в глазах. Плита та на щитах, видать, раскололась, до земли только осколки долетели.

Еремия вздрогнула, просела, но устояла, а вот идущий рядом трафарет, хоть и прикрыл собой людей внизу, начал крениться, падать. Видимо, не хватило силы вытянуть.

— Скорпионы-маркеры, по стрелометам — бой!

Команда живо переложила стрелы на маркеры. Скорпионы взяли прицел, ответили, сбивая рогатки. Яркие маркировочные огни притянули, обозначили цель для прочих.

Волоха же взбежал на борт, толкнулся, прыгнул — мелькнуло под ногами каракулевое гудящее море в железных бликах — перекатился по чужой вздыбленной палубе, стирая плечо. Встал на ноги, поймал вздымающийся рычаг правила, налег.

Ошеломленный ударом рулевой сидел на заднице, открыв рот, тряс головой, поскуливал. Волоха почуял, как трафарет ровняет ход, выправляется. Возвращал себе высоту.

Рулевой прочухался, поднялся трудно, уперся в рычаг правила вместе с русым. Глянул благодарно, а там и команда подтянулась.

Вывели.

— За нами держитесь, — сказал Волоха, отодвигаясь.

***

Выпь помнил.

Главное — себя не потерять. Себя и Юга.

Третий, как и сказал, с Таволгой встал. Выпь же примкнул к Рину. Сперва легко шли, потом завязли. Их теснили, отжимали к реке.

Не то с водой деялось. Вступили когда в волну, мысля перекинуться на другой берег — волчками рябь пошла, запенилась, закрутела, стала цветом в молоко.

Рин крикнул пронзительно, веля своим дальше от кромки держаться. Да и берег не удружил, не удержал — песок затрясся, как в решете, пополз к реке, просел под конскими копытами, под песьими лапами.

Не только люди Дивия, сами Хангары в ловушку попали. Кого река к себе подтянула —