Голубые огни Йокогамы - Николас Обрегон

— Прошу прощения, — сказала она, еле ворочая языком.

— Нет, это я должен извиниться. Вы пришли сюда не для того, чтобы слушать истории о моем прошлом.

Она прочистила горло.

— Может, у Кейко были какие-то неприятности, о которых вы знали? К примеру, недоброжелатели?

Старик взглянул на потолок.

— Честно говоря, не знаю. Я никогда не был с ней близок. Да и времени прошло слишком много…

— Господин Симидзу, почему она ушла?

— Не знаю. Думаю, что я слишком сильно любил свою жену для того, чтобы с такой же страстью относиться к своему ребенку. Мне сложно об этом говорить, но это так. Когда она родилась, то помимо обычного беспокойства я испытывал что-то еще. Словно некий голос пытался предупредить меня, что с этим ребенком я потерплю неудачу. Она принималась кричать всякий раз, когда я брал ее на руки. Став постарше, она отказывалась играть со мной. Единственное, во что ей нравилось играть, — это в облака. Вы ведь знаете, как это? Смотрите на небо и пытаетесь найти облака в форме животных или принцесс. Она обожала это занятие. По какой-то причине мы всегда находили слонов. Облака-слоны — говорила она.

На его губах вспыхнула и погасла болезненная улыбка.

— Могу я увидеть фотографию, которую она вам прислала?

Симидзу кивнул. Он вышел в другую комнату, и несколько минут Сакаи слушала, как он перебирает вещи. Видимо, старик глубоко запрятал фото.

Вернувшись, он протянул снимок Сакаи, даже не посмотрев на него. При взгляде на карточку у Сакаи перехватило дыхание.

Кейко была прекрасна, и ее лицо показалось Сакаи знакомым. Она стояла в лесу, с любовью глядя на ребенка, которого держала на руках, и одной рукой убирала волосы с лица. Их заливал золотой солнечный свет, слегка поблекший от времени.

— Я даже не знаю, моя ли это внучка, — сказал он тихо.

Сакаи пыталась найти на снимке какие-то значимые детали, однако не увидела ничего существенного, кроме даты — июнь 1984 года.

Уже возвращая фотографию, Сакаи бросила взгляд на запястье Кейко. Прищурившись, она заметила татуировку.

— Не найдется ли у вас увеличительного стекла, господин Симидзу?

Симидзу взял с кипы старых газет лупу и протянул ее Сакаи. Она навела стекло на запястье Кейко и удивленно заморгала.

Перед ней было размытое изображение черного солнца.

* * *

Косуке мечтал о новой жизни в Америке. Уже через несколько недель он покинет приют. Уедет из Японии. Мать приедет за ним с новым отцом — американцем.

Хлопнула дверца автомобиля, и Косуке открыл глаза.

Стояла безлунная летняя ночь, однако его комнату озарило светом. Синим. Затем розовым. Он набросил на плечи плед и подошел к окну. Он узнал полицейского, который когда-то привез его сюда. Тот заметно постарел, а в униформе казался еще и меньше ростом. Он переговаривался с Иесуги, а за ними шныряли с фонариками другие полицейские. Иесуги неистово жестикулировал, время от времени хватаясь руками за голову — в отблесках розового и синего света его конвульсии напоминали какой-то жуткий танец. А на горизонте в теплом воздухе ночи уже багровела кайма рассвета.

Косуке надел шорты и теннисные туфли и поспешил вниз, стараясь ступать как можно тише. Дверь в прихожую была приоткрыта, и оттуда доносились взволнованные голоса.

— Как я могу быть «спокойным», Тамура? Репутация нашего заведения зависит от безопасности этих детей!

— Я все понимаю, но, господин Иесуги…

— Это точно был медведь, сержант. Всего один медведь! Неужели так сложно его выследить?

— Но это лишь одна из версий. Более вероятно, что мальчик просто заблудился.

— Так идите в лес и найдите его!

Услышав приближающиеся шаги, Косуке поспешил укрыться в тени фонтана. Едва закрыв за собой дверь, Иесуги медленно осел на пол. Сверху вниз на него глядел Иисус. И падшие ангелы. И бывшие ученики — с черно-белых фотографий, на каждой из которых перед школьниками красовался сам Иесуги с широкой улыбкой на лице.

Мы сообщны, а потому возрадуемся. Ибо кто наслаждается одиночеством — тот либо дикий зверь, либо божество.

Дрожащей рукой Иесуги вытер пот со лба, посмотрел на свою влажную ладонь и как-то покачал головой. Затем вынул носовой платок и вытер шею и подмышки. Он задыхался.

Косуке вышел из своего укрытия.

— Зачем они здесь?

У Иесуги перехватило дыхание, и он вздрогнул.

— Ивата, — прокудахтал он, — ты меня напугал.

— Почему они здесь?

— Не беспокойся. Уже поздно, тебе следует вернуться в постель.

В темной синеве сумрака Косуке видел лишь зубы Иесуги и слышал поскрипывание старых досок и тиканье напольных часов. И тут к нему пришло осознание происходящего.

— Где Кеи?

Вопрос громом прокатился по коридору. Рот Иесуги вытянулся в тонкую линию.

— Идите спать, молодой человек!

Над ними, на балконе, появилась Мари-Жозефина, и Иесуги бросил на нее взгляд, собираясь что-то предпринять, но, похоже, передумал и пошел прочь — его шаги эхом отдавались в темноте. Косуке уставился на монахиню, но она опустила глаза долу.

Он выбежал из приюта и помчался со всех ног — через поле, сквозь серебро паутины в лучах восходящего солнца. Он бежал туда, к деревьям, верхушки которых уже окрасил теплый свет. Бежал к водовороту, забытому всем миром. Однако в глубине души Косуке знал, что он не найдет Кеи.

И никто не найдет.

Через 15 часов после разговора с Юкитоси Симидзу в Нагасаки Сакаи шагала по лабиринту полицейского управления Сибуи. Нырнув в тусклый коридор, она остановилась напротив двери с табличкой:

Рядом с именем на табличке кто-то нарисовал кучку дерьма. Несмотря на то что было уже за полночь, в кабинете горел свет. Постучавшись, Сакаи открыла дверь в большой захламленный кабинет с футоном в углу. Укутанный в одеяло Ямада, закинув ноги на стол, потягивал кофе. Это был невысокий плотный мужчина лет под сорок. Несмотря на седоватые волосы и намечающуюся лысину, его лицо выглядело моложавым. Тонкие усики придавали ему вид человека из другой эпохи.

Увидев Сакаи, Ямада чуть не упал со стула.

— Вы что, сова? — спросила Сакаи и скрестила руки на груди.

— Что-то не спится.

— Вам известно, кто я?

— Все знают, кто вы такая. — Он пригладил исчезающую шевелюру. — Могу я вам чем-то помочь?

— Надеюсь. — И Сакаи протянула ему фотографию с изображением символа Черного Солнца, сделанную на месте преступления. — Узнаете?