Голубые огни Йокогамы - Николас Обрегон

Ивата нахмурился:

— Судзуки? Полицейский?

— Да, я уверена, что его звали именно так. Я слышала, что он был кем-то вроде напарника Акаси. Бывшего напарника. Правда, совершено не похожим на полицейского.

— Почему?

— Алкаш какой-то, еле стоял на ногах. Честно говоря, он производил впечатление бродяги. В любом случае у доктора Танигути должен быть его адрес.

Вакацуки сверилась с часами.

— Вы можете взять себе эти записи. Но у меня через сорок минут начинаются занятия.

— Последний вопрос, Аяко. Как вы думаете, что там случилось?

Она мрачно ухмыльнулась:

— Сломанный палец, разбитое лицо, кровоподтеки… Инспектор, если вы спрашиваете меня, был ли убит Хидео Акаси, то мой ответ — да. Я не сомневаюсь в том, что раны на его теле вполне согласуются с тем, что его приковали, пытали, а затем, скорее всего после смерти, сбросили с Радужного моста с целью имитации самоубийства.

Она на секунду закусила губу, а затем продолжила:

— И дело совсем не в том, что я тут за вас пытаюсь сделать вашу работу, ребята, а в том, что мне до сих пор непонятно, почему ваши коллеги-полицейские так настойчиво отказывались от версии убийства.

— Спасибо, что уделили нам время, госпожа Вакацуки.

— Удачи со всей этой неразберихой, — сказала она, а затем повернулась к Хатанаке: — И спасибо за обед.

После того как она вышла из кафе, Ивата повернулся к Хатанаке, который продолжал смотреть ей вслед. Ивата щелкнул пальцами:

— Слушай меня, Ромео. Я хочу, чтобы ты отправился на Радужный мост и связался с портовыми службами. Мне нужны данные с камер наблюдения в день смерти Акаси. А еще лучше, если ты сможешь добыть записи и за другие дни.

— Понял.

Они покинули кафе и направились обратно в сторону парковки больницы Тиба.

— Послушайте, Ивата, у меня вопрос. Если Черное Солнце убил и Акаси, то почему он вообще заморачивался с тем, чтобы представить это как самоубийство? Я имею в виду, что с другими жертвами он так не церемонится, верно?

Ивата улыбнулся и потрепал Хатанаку по щеке:

— Да, это вопрос из вопросов…

Хатанака пожал плечами, пытаясь не рассмеяться.

— А что, если это вообще никак не связано с Черным Солнцем?

Ивата заговорщицки улыбнулся:

— Уж не хочешь ли ты сказать, что это кто-то из полицейского управления?

— Нет. — Хатанака пнул камешек, и тот полетел в кусты. — Я этого не говорил.

— Тогда ты не так глуп, как кажешься. И скажи мне, почему бы тебе не пригласить Вакацуки на свидание?

Хатанака уставился на него:

— Ну конечно… Если вы отпустите меня после обеда, я встречу ее после занятий!

— Я говорю серьезно.

Молодой человек фыркнул:

— Ивата, я не…

— Что, тебе не нравятся женщины?

— Мне нравятся женщины, просто я не…

— Что?

— Я сам не нравлюсь женщинам, ясно?

Ивата закатил глаза ухмыльнувшись.

— Ну да, рад, что вы находите это смешным! Может, я и не нравлюсь женщинам, но, как минимум, я счастлив оттого, что у меня такой крутой и понимающий начальник.

Ивата взял его за руку:

— Да не смеюсь я над тобой, приятель. Просто хочу сказать одну важную вещь. Единственная причина, по которой ты им не нравишься, — это то, что ты не нравишься сам себе. Так что соберись с духом. Пригласи девушку на свидание. Если она скажет «да» — отлично! А если она скажет «нет», то что это изменит?

— Слушайте, я так не могу. «Привет, я расследую убийство, ты такая симпатичная, может, сходим в кино?» Забудьте. Что между нами общего?

— Для начала — трупы. Она ответила на наши вопросы, и ей было интересно. Черт побери, Хатанака, ты уже купил ей бургер. А теперь пригласи ее на пиво.

Они подошли к машине.

— Знаете что, Ивата? Под вашей личиной тихого и задумчивого засранца таится настоящий ублюдок, сующий нос не в свои дела.

— Вот почему я так хорош в своем деле.

— Ну конечно! И куда вы теперь?

— Я найду этого Судзуки. А ты поедешь в портовую администрацию.

— Да, я понял.

Ивата завел машину и уехал. Хатанака проводил глазами черный «исудзу» и представил себе Вакацуки, облизывающую палец.

* * *

Несмотря на то что удары в дверь сыпались один за другим, Редзо Судзуки не открывал глаз. Он молился, чтобы удары прекратились, но знал, что этого не случится. Ругаясь и причитая, он поднял свое хрупкое тело с постели. На самом деле это не была кровать в обычном понимании — ни футона, ни матраса, а просто угол, куда он свалил одежду, на которой и спал. Комната, в которой царил невыносимый кавардак, настолько провоняла табаком и потом, что входящего в нее одолевал приступ кашля. Единственное окно, похоже, было давно разбито, а заменявший стекло полиэтилен нисколько не спасал от холода.

Судзуки сплюнул на пол и, скорчив гримасу, натянул на ноги ботинки.

— Хорошо, хорошо!

Кое-как собрав вещи в кучу, он открыл дверь. Мимо него тут же пронесся гибкий, как землеройка, человек в темной одежде. Он сбросил на пол пакеты с собранными на улице пластиковыми бутылками и банками, после чего скинул с ног обувь.

— По-хорошему ты мне должен за лишний час, — прорычал человек. — Торчал на улице как чертов снеговик!

Судзуки высунулся в дверной проем и осмотрел улицу и автостоянку. На старом рекламном щите висели часы.

— Да не больше десяти минут, ты, старый козел!

— Это были мои десять минут!

Старик продолжал визжать, но Судзуки уже закрыл дверь комнаты, чтобы его не слышать. Он попытался перевесить свой грязный рюкзак по-другому, но так и не нашел положения, при котором боль не докучала бы спине. Проходя мимо открытого окна чьей-то кухни, он услышал новости местной радиостанции.

Судзуки схватился за перила узкого балкона и посмотрел вниз на улицу. В кафе через дорогу сидели люди, лакомившиеся французскими пирогами. Рабочие чинили телефонный провод. Подъехал грузовик с кулерами питьевой воды для офисов. Деревья сакуры только начинали выбрасывать первые нежные белые лепестки. Когда-то этот уголок города был родным домом для гробовщиков, мясников и проституток.