Голубые огни Йокогамы - Николас Обрегон

— Она сказала ему, что хочет прогуляться. — Моримото покачал головой и сплюнул.

— Прогуляться… И?

— Судя по всему, ее сильно напугали. Она была с ребенком.

У Табы свело желудок. Он уже начал понимать, что произошло, но отказывался в это верить. Ведь он никогда особо не отличался сообразительностью — может, и на этот раз он все понял не так?

— Что в-вы сказали?

Ветер свистел в ушах, на губах чувствовался привкус соли, и чайки будто насмехались над ними. Журналисты за полицейской лентой изо всех сил пытались хоть что-нибудь разглядеть и все царапали и царапали в своих блокнотах. Завтра утром тысячи и тысячи людей купят их слова, которые расскажут им очередную историю — одну из множества подобных.

Моримото указал на скалу под маяком.

— Таба, сюда приходят два типа людей. Вы знаете какие. А Клео явно не была туристкой.

— О, черт!

— Поговори с ним. Вы когда-то были друзьями.

— Думаю, что я должен… должен следовать процедуре, — сказал он, поглядывая на Ивату, лицо которого в свете ламп скорой помощи становилось то розовым, то синим.

— Процедуре? О какой процедуре вы говорите? Ребенку было всего десять месяцев, мать твою! — произнес Моримото и, закрыв глаза, добавил: — Будем надеяться, что грядущий мир искупит грехи мира нынешнего.

* * *

Ивата открыл глаза. Ему потребовалось немало времени, чтобы понять, где он находится. На подушке, которая лежала рядом, он увидел длинную прядь волос.

Клео?

Нет, волосы были темными. На другой стороне кровати, отвернувшись от него, спала Сакаи. Она не издавала ни звука. И излучала спокойствие. Ивата машинально потянулся и коснулся ее обнаженного плеча. Оно дрогнуло, и по коже побежали мурашки, нежные и шероховатые, как океанское дно. Не надо было этого делать — он отдернул руку.

Почувствовав это движение, Сакаи повернулась к нему лицом. Ее глаза метались по его лицу в попытке поймать его взгляд.

— Извини, — пробормотал он.

Она на мгновенье задержала взгляд на его губах, а затем одним махом сбросила одеяло. В ее глазах застыло желание. Ивата стиснул зубы, когда она, ухватившись за его больные плечи, попыталась его оседлать.

— Сакаи, — хрипло выдавил он.

Она прижалась к его лицу небольшими грудями, чтобы он не мог говорить, и сжала его член.

— Прекрати!

Она сидела на нем верхом, не произнося ни звука, а он ошарашенно пялился на нее. Ее лицо не выражало ни единого чувства, обнаженное тело покрывали бесчисленные рубцы, словно пластилиновую фигурку — отпечатки пальцев ее создателя, а ноги все еще хранили желтовато-синюшные следы ушибов. Сакаи, продолжая все так же бесстрастно смотреть на него, начала двигать телом в нужном ей ритме.

Ей не потребовалось много времени. Ее тело конвульсивно сжалось, а потом она закашлялась.

Она слезла с Иваты, и он увидел свой пенис — блестящий и слегка окровавленный. Сакаи накрылась одеялом и отвернулась. Так они и лежали.

Ивата проснулся в пустой квартире. Сакаи не было видно. Зазвонил его телефон, и, невзирая на боль в голове, он поднялся на ноги и взял трубку.

— Хатанака?

— Я звонил вам раз пятьдесят. Вы в порядке?

— Могу стоять на ногах.

— Шеф не мог до вас дозвониться, он рвет и мечет…

— Хрен с ним. Ты выяснил, куда отвезли тело?

— Да, я узнал все, что вы просили. Хидео Акаси спрыгнул с Радужного моста 17 февраля в час ночи. Сначала его отвезли в Центральную больницу Сайсёкай, где и констатировали смерть, потом — в больницу Университета Тиба для опознания, которое произвел некий доктор Танигути.

— Отлично. Где ты сейчас?

— В полицейском участке Сэтагаи.

— Я еду к тебе.

* * *

В нескольких минутах езды к северу от станции Миновабаси Сакаи припарковалась перед многоэтажкой, расположенной между парикмахерской и магазином подержанной электроники. Она поднималась по узкой лестнице, а сквозь тонкие двери доносились звуки телесериалов и пылесосов. Она остановилась перед дверью Осино и трижды постучала.

— Кто там?

— Откройте, полиция.

Осино открыл дверь, вытирая лицо полотенцем. Его шея и щеки покраснели от недавнего бритья, а ослепительно-белый жилет подчеркивал рельеф мускулов на его обнаженных руках.

— Норико, заходи.

Проходя мимо него, она почувствовала запах гвоздики и мыла.

— Доброе утро, чемпион. Извини, что опоздала.

В руках Сакаи держала пакет с булочками и два стаканчика с кофе. Улыбнувшись, Осино провел ее в полупустую квартиру. Она бросила свой пиджак на кровать, села, скрестив ноги, за низкий столик и выложила булочки на бумажные тарелки.

— Когда-то ты был сладкоежкой, — сказала она. — Надеюсь, ты не перерос эту привычку.

Осино сел напротив и одним махом откусил полкруассана.

— Такое остается навсегда.

— Как мило, — сказала она и высыпала сахар из двух пакетиков в свою чашку.

Отпив кофе, Сакаи посмотрела на Осино. Он несколько раздался по сравнению с прежними временами, однако его тело по-прежнему было привлекательным.

Ей нравилось наблюдать, как играют желваки на его скулах, когда у него меняется настроение. И нравилось, что у нее всегда получалось какой-нибудь парой слов вызвать эту перемену.

— Так и не женился?

Осино слегка качнул головой и не задал ей того же вопроса.

— Никакой подружки?

— Постоянной нет.

— Бойфренд?

Он рассмеялся, посмотрел на свою чашку и размешал кофе.

— Раньше ты не мог оторвать от меня взгляд, — сказала Сакаи. — Неужели я так состарилась?

— Да ладно тебе! Когда ты вошла в тренажерный зал, все мои приятели тут же перестали заниматься своими упражнениями и уставились на тебя.

— Но только не ты. Ты не смотришь на меня.

Он поднял глаза. Сакаи улыбалась, но он понимал, что она не шутит.

— Норико, это непросто.

— Что именно?

— Смотреть на тебя… Это все равно, что смотреть в прошлое.

— Однако в прошлом было много хорошего. Остались приятные воспоминания.

— Приятные и горькие. — Осино снова посмотрел в чашку и еще раз размешал кофе. — По крайней мере, для меня.

— Ты прав. Извини. Именно я тебя бросила, а теперь возвращаюсь и вываливаю на тебя свои проблемы.