Прежде всего любовь - Эмили Гиффин

– Да, конечно, ты права. Именно это я и имела ввиду сегодня в метро, когда сказала, что все наши проблемы связаны с Дэниелом. По-моему, мы так и не справились с этой потерей до конца. Как Софи.

– Да. Но нельзя же сравнивать короткий роман – даже самый бурный – с отношениями брата и сестры.

Или с браком, в котором есть ребенок.

– Ты права, – лицо ее становится по-настоящему грустным, – нельзя.

Наступает долгая пауза, а потом она окликает меня по имени и поворачивается ко мне. Опирается на подлокотник дивана.

– Да?

– Мередит, мне нужно кое-что тебе рассказать, – она хмурится и смотрит на руки, сложенные на коленях.

– Давай, – я тоже поворачиваюсь к ней лицом.

– Я для этого и приехала. Поговорить о Дэниеле, – она смотрит на меня, и в глазах у нее ужас.

Мне вдруг становится холодно, так что я вытаскиваю из-под себя плед-букле и накидываю нам на ноги.

– Что такое?

В голубых глазах Джози стоят слезы, нижняя губа дрожит. Я вспоминаю, как она могла разрыдаться по заказу, чтобы как-нибудь навредить мне. Но на этот раз слезы искренние. Она явно готова разреветься, и мне вдруг хочется защитить ее. Я беру ее за руку. Она тяжело дышит, наверное, целую минуту, не отводя от меня глаз и сжимая мою ладонь. А потом рассказывает о той ночи, когда погиб Дэниел. О том, как она напилась в «Пяти шагах». О том, как кто-то позвонил Дэниелу и попросил приехать и забрать ее домой. Там еще много подробностей, в основном совершенно ненужных, но я не могу уследить за всеми.

– Нет, – я отпускаю ее руку и качаю головой, – все было не так. Он поехал за бургером. Он маме так сказал.

– Он соврал. Он хотел меня прикрыть, – лицо ее искажается в мучительной (и безуспешной) попытке не заплакать. По щекам текут слезы. – Он ехал за мной.

– Но это же только… гипотеза, – у меня учащается пульс, – правда же? Откуда ты знаешь, что он ехал за тобой? Он умер, не доехав до бара. Может быть, он все-таки собирался за бургером, согласись.

Она не отвечает. Она даже не вытирает слез, стекающих по щеке.

– Джози! Ты же не знаешь точно?

– Знаю, – шепчет она.

– Откуда?

– Не могу тебе сказать.

– Это еще почему? – я злюсь все сильнее.

– Потому что. Я пообещала, что этого не сделаю.

Я скидываю плед, встаю, возвышаясь над кофейным столиком.

– Что значит «не можешь»? Ты вываливаешь на меня такие новости, а потом прячешься за какое-то дерьмо в стиле Вудворда и Бернстайна?

Джози закрывает лицо руками и шепчет, что не может сказать. Что обещала.

– Это был наш брат, Джози, – надо было использовать настоящее время, он же остался нашим братом, – ты раскрываешь мне важнейшие подробности его смерти и беспокоишься о каком-то обещании? Кому ты обещала? Шоне? – я кричу, думая, что именно поэтому они могли разойтись много лет назад.

– Нет. Не Шоне.

– А кому тогда?

Она отчаянно трясет головой. Видно, что она в панике, что ей больно.

И тут я понимаю, кого она защищает.

– Нолан, – у меня сердце выскакивает из груди, а голова кружится, – это Нолан звонил Дэниелу и просил тебя забрать.

Это утверждение, а не вопрос. Джози ничего не отрицает.

– Итак, – спокойно и сдержанно говорю я, хотя чувствую себя совсем по-другому, – ты пытаешься мне сообщить, что моя сестра и мой муж скрывали от меня эту тайну гребаных пятнадцать лет?

– Я не знала точно, – Джози вытирает глаза, – до прошлой недели.

– А Нолан знал. Нолан знал, что позвонил Дэниелу.

– Пожалуйста, не говори, что я его сдала. Кажется, он хотел сам признаться.

– Пошел он в жопу, – я вкладываю в эти слова весь свой яд. Неверие превращается в гнев. – И ты пошла туда же.

– Мередит… пожалуйста.

– Это же предательство.

Джози начинает реветь и оправдываться. Я слышу глухие всхлипы, вижу, как блестит ее лицо от слез и соплей, и только начинаю ненавидеть ее еще сильнее. Я подбираю ее ботинок и изо всех сил швыряю его в стену. На стене остается черное пятно от подошвы.

– Какая часть фразы «когда ты заходишь в дом, снимай нахрен обувь» тебе непонятна, Джози?

– Прости, – плачет она, – прости.

– За то, что ты не разуваешься? Или за то, что смерть Дэниела – ваша с Ноланом вина? – я кричу.

– Господи, не говори так, – в глазах Джози ужас, губы дрожат, – пожалуйста.

– Хорошо. Давай искать светлую сторону. По крайней мере, теперь мне легче будет развестись.

– Мередит, не надо. Не делай этого. Вы друг друга любите, – шепчет она, а потом начинает сбивчиво объяснять, как все это повлияло на ее жизнь. То, как она многие годы себя наказывала. Несет что-то об Уилле и их расставании. Потом о Гейбе.

Я ее перебиваю.

– Джози, ты снова говоришь только о себе. О том, как повлияла смерть Дэниела на тебя.

– Нет. Я просто не хочу, чтобы она испортила еще и твой брак.

– Поздно.

– Мне очень жаль. И ему тоже. Прости нас, пожалуйста.

– Простить?

Она кивает.

– Обращайся с этим вопросом к Дэниелу. Или проси Господа.

– Уже, – говорит она.

Мне кажется, что это низкий трюк, потому что она атеистка. Я в этом совершенно уверена.

– А мама с папой? Они знают?

Она качает головой.

– Думаешь, они тебя простят? Думаешь, мама смирится с таким поворотом?

– Не знаю, – булькает она. Лицо у нее красное, мокрое, в потеках туши. – Надеюсь, что она меня простит. Что они оба смогут меня простить.

– Это возможно, – голос у меня дрожит, но я сдерживаю слезы. Я не буду плакать, пока не останусь одна. – Но я никогда тебя не прощу. Ни тебя, ни Нолана. Никогда в жизни.

Я еще долго сижу на диване Эллен и пытаюсь успокоиться, потом наливаю себе виски и качаюсь из стороны в сторону, пытаясь придумать еще одно оправдание. Я понимаю, что никакие мои слова или действия не изменят ее мнения о моем поступке – и о том, что молчала столько лет. Она только сочтет меня эгоисткой. Мне приходит в голову, что она может быть права. Что я поехала сюда только ради себя.

Но потом я начинаю злиться. Мередит вечно выворачивает все так, что я оказываюсь не права в любом случае. Типичная уловка. Я думаю, не позвонить ли Нолану, не предупредить ли его, но боюсь, что сделаю все только хуже. Как будто мы сговорились.