Тихая Виледь - Николай Редькин

– Сегодня, – как ни в чем не бывало отвечала Настя.

– Когда ты успела? – искренне удивилась мать.

– Но он же приходил на обед.

– Боже мой… – Лидия Ивановна хотела рассердиться – и не могла.

– И, пожалуйста, мамочка, – продолжала Настя, – не пили больше папочку, что райком он потерял, колхоз. Ничего он не потерял. Мы у него есть. Ты – женщина. Любимая. Желанная. Есть наш мир, истинный, теплый, душевный. А рухнул тот, который мы с дури понастроили. А теперь вот какой-то новый строим и думаем, что он лучше… Придурки, в общем.

– Ну-ну…

– Мам, ты забудь, что ты пенсионерка. Ты молодая и красивая. И папа очень симпатичный, полный сил пенсионер. И скучать от безделья вам не придется. Мы с Алексеем обеспечим вас работкой. Не политической. Чушь все это, политика. Сколько вы в нас пихали всякого такого – и где все это? Однажды в августе все из нас и вывалилось…

– Ты так говоришь, как будто дерьмо какое…

– А лучше, что ли? Пустое все. А есть работенка светлая, добрая, та, которой ты всю жизнь занималась, как и свекровушка моя любимая Татьяна Владимировна. Только не чужих теперь воспитывать будешь, а своих, родненьких…

– Ты чего это, девушка, опять беременная, что ли? Этот еще на ноги не встал…

– Да не знаю еще. Но как бы сказала тетка Манефа, давно чего-то женского на мне нет, все уж сроки прошли, а нет и нет…

– Ну, Настя, с тобой не соскучишься.

– Я же сказала, нарожаю целый класс. Будет тебе со свекровушкой чем заниматься. Тебя мы заведующей детсадом нашим сделаем, а свекровушку воспитательницей. Подменяться, конечно, будете…

Лидия Ивановна не могла скрыть радости. У нее не получилось, так, может, у дочери получится. Пусть рожает! Дай Бог только…

– Так мы договорились? – сощурилась Настя.

– О чем? – как будто забыла мамочка.

– Ну, наказание с вами, родители! Сегодня – ты, – разделяя слова паузами, чеканила Настя, – примешь ванну, и вся такая розовая, свежая – к папочке и… И завтра расскажешь мне, как у вас было. Все. Побежала я. Надо еще на вечернюю репетицию сбегать.

– Ты бы не таскала ребенка в клуб! Оставь, понянчусь.

– Мамочка, сегодня на тебе папочка! А за Борика не переживай. Алексей уж пришел – посидит. Все. Пока. Не забудь.

– Сумасшедшая… – Лидия Ивановна пошла принимать ванну.

Очередное собрание колхоза состоялось после майских праздников.

С утра потянулись под высокую колхозную арку покровцы. В основном люди молодые. Пенсионеры остались дома. А молодым, наконец, надо было решить, как дальше жить.

До этого собраний прошло много, но это было особенным. Последним. В таком составе колхозники уже не соберутся.

Бабы сразу проходили в актовый зал конторы, что находился на первом этаже. На стенах его еще висели большой портрет вождя, доска почета, грамоты передовиков в рамках с цитатами вождя: «Мы придем к победе коммунистического труда». Пришли. Но к чему-то другому. Садились бабы под эти символы ушедшей эпохи и о чем-то приглушенно переговаривались. А мужики, входя под арку, задерживались на небольшой площади вокруг бюста вождя, стояли густой толпой на крыльце конторы, курили и вели ничего не значившие разговоры о чем угодно, только не о предстоящем собрании.

Как будто все уже решено. Не они решили. Время.

А им осталось только прийти в контору и поднять руки – проголосовать. Говорили, как и бабы, приглушенно. Словно на похоронах.

Еще задолго до собрания была проведена большая работа правлением колхоза, председателем (не зря он не спал по ночам), управлением сельского хозяйства. Определились три крестьянско-фермерских хозяйства и их лидеры: Покровское (глава Владимир Воронин, планировавший свое небольшое хозяйство укрупнить за счет новых паев); Прислонинское (глава Игнат Валенков, прозванный Игнатом Питеряком); Заднегорское (глава Федор Степанович).

Собрание должно было узаконить все предварительные наработки правления и специалистов, решить вопрос о выделении имущества этим новым хозяйствам (какое оборудование, техника, здания, объекты отдать тому или иному хозяйству).

Собрание началось в десять утра.

Председателем собрания избрали ныне действующего председателя колхоза Федора Степановича. Он сказал краткую речь, что, мол, пришло время цивилизованно разойтись на мелкие хозяйства, в противном случае можно потерять все, поскольку нынешнее большое хозяйство на грани банкротства.

Он мог бы этого и не говорить. Все знали, для чего они собрались.

– Многие уже определились, в какие хозяйства отдают свои земельные и имущественные паи. Написали заявления об исключении их из членов колхоза. Эти заявления мы сегодня рассмотрим. Но есть так называемые неопределившиеся. От них не поступило вообще никаких заявлений. Они остаются в колхозе. Колхоз, как предприятие, пока существует…

Федор Степанович знал, что говорил. Неопределившихся было много. Даже тех, кто вроде бы определился (решил отдать свои паи в фермерское хозяйство), и тех надо было вести, направлять на верный путь.

Всех собравшихся можно было поделить на две части. К первой, весьма многочисленной, относились те члены хозяйства, которых всегда куда-то вели (направляли). Теперь, когда время изменилось и никто никого никуда не вел, а каждый сам должен был решить, куда ему идти, они растерялись, – а куда, собственно? – и так как не знали, куда именно, то, не готовые сами ступать куда-то, по привычке выполняли роль ведомых.

То есть они, в сущности, не знали, что именно хотели, и готовы были идти туда, куда укажут. Правда, партии нынче нет (малочисленная организация Воронина не играла заметной роли), но есть руководящие работники (тот же Федор Степанович, последний первый секретарь), и есть они, которыми надо руководить. Сказали им идти в фермерские хозяйства – они пошли в фермерские хозяйства. Куда деваться. Куда-то надо подаваться. Лучше туда, куда умные люди указывают.

А они есть, эти люди, которые определенно знают, что хотят, знают куда идти, что делать. И эта, вторая, весьма малочисленная, но энергичная предприимчивая часть собравшихся в зале людей пыталась убедить колеблющихся (неопределившихся) в правильности указанной дороги.

Федор Степанович тоже вроде бы относился ко второй части, однако он производил впечатление очень уставшего человека, который желал об одном только: чтобы поскорее все это закончилось.

Тяжелая ему выпала доля. Но горькую чашу свою он должен был испить до дна. (Настя права, в кусты он не побежит.)

Игнат же Валенков был весьма активен, даже весел (как на празднике деревни), напорист, выступал часто и подолгу.

– Вы вот так и не избрали меня председателем колхоза, – напоминал он колхозникам, не знавшим, что они хотят и куда им теперь идти, – а хозяйство, между прочим, можно было бы еще спасти. Надо было только все посчитать: сколько держать скота! Раз! Какие площади пахать! Два. Сколько сеять. Три. Привести все в соответствие. Заготавливать больше леса. Четыре. Пилить его здесь же, обрабатывать и продавать. Пять.