Венец Прямиславы - Елизавета Дворецкая

– Человек к добру стремится, да ведь и дьявол силен. Знаешь, сыне, кто основал Панкратьево-Солокийский монастырь?

Ростислав недоуменно поднял брови, не понимая, при чем здесь это.

– Ярополк Изяславич! – сам себе ответил отец Ливерий. – Сорок с лишним лет тому он здесь княжил. Потом прогнали его отсюда родичи твои – Рюрик, да Володарь, да Василько Ростиславичи. Много тогда воевали за Волынскую землю, и, в конце концов, велел киевский князь Ярополку ею владеть. Да не вышло – убил его окаянный Нерядец, а сам в Перемышль сбежал к Рюрику Ростиславичу. Отцу моему по плоти, – со вздохом добавил игумен. – Винили тогда братьев Ростиславичей, что подослали убийцу к Ярополку, но доказать ничего не могли. И с юности ранней душа моя ужасалась всякому злу, что творится, когда князья, родичи кровные, города делят. Потому и искал душе своей надежного прибежища – чтобы молить Господа и за правого, и за виноватого, дабы избавил он род наш от братоубийства. А судить – не мое это дело. Виноват отец мой мирской в той смерти, не виноват – не знаю, а только верю, что простит ему грехи Господь. – Отец Ливерий сел рядом с ним и задумчиво сцепил руки. – Сказал Бог: «Мне отмщение, и Аз воздам». Владимирку месть свет в глазах затмила, он тебя судить хочет. Пусть Бог судит. Если ты по совести перед братом предстать не хочешь…

– Я не хочу? Не боюсь я перед ним встать! – Ростислав вскочил и потряс кулаком. – Пусть-ка он, мне в глаза глядя, скажет, что я убил! Пусть покажет, какие у него такие доказательства! Пусть покажет мне того, кто меня якобы видел! Свидетеля нашел! Да этого свидетеля святой бы водой окропить, он и рассыплется! Сам пойду, не буду ждать, пока под руки из города выведут!

– А я?! – в отчаянии воскликнула Прямислава. – А я как же? Чтобы я Юрию досталась?

Ростислав замолчал, глядя на нее. За себя он, охваченный негодованием, сейчас не боялся, но Прямислава в этом случае неминуемо попадет в руки бывшего мужа, и на этот раз тот уже ее не выпустит.

– А чего же ты хочешь? – Отец Ливерий обратил на нее печальный испытующий взгляд.

– Мне все равно! Только я с Ростиславом останусь! Если его Владимирко в яму посадит, пусть и меня сажает, я с ним сидеть буду! А к Юрию не пойду!

– А если он убийца, Ростислав?

– Ну и пусть! Мне все равно! – с трудом сдерживая слезы, отвечала Прямислава, плохо понимая, что говорит. – А я все равно его не покину!

– Что же ты Юрию блуда не простила, а другому братоубийство готова простить?

– Ах, отче! – Прямислава сжала голову руками. – Господь своим милосердием черного от грехов убеляет, как снег. Что ты меня спрашиваешь? Какой он, я не знаю и знать не хочу! Мне Бог велел любить, и для меня нет его лучше, какой бы он ни был!

– Ну, Бог тебя простит! – Отец Ливерий вздохнул и встал. – Только в городе тебе, чадо, оставаться нельзя. Уходи, и пусть Владимирко своих врагов ищет.

– Куда же я денусь? – Ростислав посмотрел на него.

– А вот идем за мной, я покажу.

Отец Ливерий направился к дверям, Прямислава и Ростислав пошли за ним. Под дверью Забела и Звонята отчаянно шептались о чем-то; увидев игумена и князя, они разом замолчали, пропустили их вперед и молча двинулись следом. Звонята хмурился, у Забелы глаза были испуганно вытаращены, но на бледном лице застыло выражение решимости.

* * *

Возле княжьего двора и на улицах толпилось много народу, но перед игуменом, за которым шли, как им казалось, виновники их несчастий, жители Белза замолкали и расступались. Игумен вел Ростислава в сторону ворот, и люди думали, что тот готов сдаться старшему брату прямо сейчас. Мужики кое-где снимали шапки, как возле покойника, женщины принимались плакать: вид жениха и невесты, которых еще вчера они считали князем и будущей княгиней и которые теперь шли, как жертвы на заклание, вызывал у них горькие слезы.

Отец Ливерий миновал весь детинец и посад, но там, не доходя одну улочку до вала, свернул к Панкратьево-Солокийскому монастырю. Ворота его почему-то оказались заперты, а перед ними шумела толпа. Несколько увесистых кулаков колотили в створки. И впереди «осаждающих», надо же так случиться, виднелся желтый валяный колпак Крушилы.

– Открывайте! – орал он, стуча в воротную створку поднятым где-то поленом. – Давайте нам злодеев!

– Без игумена не отворю, хоть ты обкричись! – отвечал ему суровый голос брата Ермиония. – Сказал, не открою, значит, не открою. Тут тебе не торг, нечего орать!

Толпа недовольно гудела, но осаждать святую обитель все же не решалась.

– Да вон игумен! – воскликнул вдруг кто-то, и народ зашумел, но осекся, увидев за спиной монаха Ростислава.

– Зачем пришли, дети мои? – спросил отец Ливерий, и посадские раздались в стороны. Никто почему-то не смел смотреть ему в глаза, а крикуны оробели, услышав его доброжелательный, но строгий голос. – Отчего не сидите по домам?

– Хотим, чтобы злодеев нам выдали, потому как люди решили их Владимирку выдать, а они, вишь, в монастыре укрылись! – отвечал за всех Крушило, которого со всех сторон чьи-то плечи выталкивали вперед, под взгляд умных карих глаз отца Ливерия.

– Каких еще злодеев?

– Заваду с товарищами. Все трое здесь спрятались, а ключарь, вишь, без тебя не отворяет. Отворяй, вишь, игумен пришел! – закричал Крушило, обращаясь к воротам.

Когда там услышали знакомый голос, раздался лязг засова, и открылась маленькая дверь, прорезанная в высокой воротной створке. Народ повалил было к ней, но отец Ливерий повел рукой с посохом, и толпа застыла.

– Ступай, княже! – Отец Ливерий пропустил вперед Ростислава со всеми провожатыми, потом зашел сам и закрыл дверь за собой.

Толпа разочарованно загудела, но никто не расходился.

А во дворе к отцу Ливерию сразу бросился Завада и схватил за руку.

– Спаси, отче, на тебя вся надежда! – бормотал он, весь дрожа. – Эти ироды говорят, что мы тебя-де Владимирку выдадим, а сам не пойдешь, со стены сбросим! А как я пойду, ведь он нас кверху ногами повесит и стрелять прикажет. А за что нас-то, мы же не убивали! Он все, бес в образе человеческом, так и стоит перед глазами! Спаси, отче! – Внезапно он заметил Ростислава за спиной у игумена. – И ты здесь, княже! Вот уж попали мы с тобой, Бог наказал!

– И ты, что ли, тоже говоришь, будто это я тебя к спящему Ярославу за руку привел и напасть подбивал? – мрачно спросил Ростислав.

– Не знаю, княже, ничего не знаю! – Несчастный Завада замахал руками. – Может, ты, а может, дед мой покойный Захарий Яворович, ничего я не знаю!

– Не тревожься, чадо, невинного на расправу я не выдам! – спокойно пообещал отец Ливерий, и Завада бросился целовать ему руки. – Молись, и Господь заступится. Идемте, чада!

В монастыре отец Ливерий провел всех четверых в пустую келью, там велел девушкам сидеть и ждать, а Ростислава и Звоняту увел с собой. Прямислава и Забела молчали: обе были измучены дурными ожиданиями и даже не могли вообразить, что теперь могло бы их спасти.