Венец Прямиславы - Елизавета Дворецкая

– Все, что в Белзе есть, в твоих руках, княже! – Немир Самсонович снова поклонился. – Возьми кого хочешь и суди, как Бог тебе велит.

Владимирко вошел в город и занял посадский двор. Его брата Ростислава там не обнаружилось, так же как и его невесты, туровской княжны. Многочисленные свидетели могли указать только на то, что всех тех, кого Владимирко жаждал заполучить, увел отец Ливерий.

В Панкратьево-Солокийском монастыре игумен сам вышел навстречу Владимирковым отрокам.

– Кого ищете, чада? – приветливо спросил он.

– Заваду, Будилу, Доброшку… – начал Переяр Гостилич и запнулся.

– Нет больше в городе Завады и Будилы, умерли они! – спокойно ответил игумен.

– Как… умерли? – Воевода не поверил. – Неужто так сразу? А ну-ка, покажи! Где они?

– Умерли для мира! – подтвердил отец Ливерий, и монахи, черным полукругом стоявшие за его спиной, степенно закивали. – Нет больше Завады и Будилы, а есть смиренные иноки Серафим и Аверкий. А прочих в монастыре моем нет, тому Бог свидетель. Хотите – ищите, чада мои.

Неизвестно, успел ли Юрий схватить кого-нибудь в объятия на этот раз, прежде чем убедился, что его единственная надежда оставить законных наследников снова ускользнула. Ведомо только, что уже после полудня Владимирко разослал конные отряды во все стороны от Белза на поиски тех двоих, что не умерли для мира, но не менее таинственным образом исчезли из обложенного со всех сторон города.

Ивовый челнок скользил вверх по реке, и равномерное покачивание убаюкивало. Прямислава, совершенно не доверяя вертлявой долбленке, для благополучного перемещения в которой требовался известный навык, старалась сидеть прямо, не теряя равновесия, но возбуждение от близкой опасности постепенно прошло, сказывалась бессонная ночь. Однообразные темные берега, на которых под сереющим небом уже обозначились очертания зарослей, проплывали мимо, отупляя и усыпляя, и она не раз невольно впадала в дрему, а потом вдруг просыпалась, как от толчка, с ощущением, будто падает в пропасть, и в испуге цеплялась за Забелу. Звонята все греб, подгоняя челнок, и мог, казалось, грести так хоть трое суток подряд.

Ростислав сидел впереди, оглядывая берега.

– А что там дальше? – шепотом спросила Прямислава.

Белз и войско Владимирка давно остались позади, но вид предутреннего леса наводил на нее страх, и она не решалась говорить громко.

– До верховий дойдем, там опять через лес придется, пешком только. Помнишь, как сюда ехали?

– Мы обратно в Червен?

– Нет, скорее в Любачев, а затем по воде в Перемышль. Выбор у нас небогатый: или к себе, или во Владимир. Во Владимир тебя отвезти хорошо бы, там Андрей тебя в обиду не даст. Может, и отец твой как раз подойдет. А мне бы в Перемышль скорее попасть.

– Если Белз поверил, что ты убийца, то и Перемышль поверит! – яростно бросил Звонята. – Пока мой батя им шалить не даст, а если Владимирко доказательства представит?

– Какие, к лешему, доказательства?

– Не ори ты так, челнок опрокинешь! Я-то откуда знаю какие! А ведь что-то у него есть, раз столько народу убедил!

– В Перемышль мне надо! – твердил Ростислав, опасаясь, как бы и собственный город в такое смутное время не выскользнул из рук. – Будет у меня войско – и Володьша не посмеет брата своего убийцей назвать!

– Ну, мы в ту сторону и гребем. Может, уже в Любачеве со своими полками встретимся.

Прямислава молчала, мысли ее были грустными. Пропало все ее приданое, с такой любовью и старанием приготовленное для жизни с Ростиславом. Пропали надежды на достойный брак с любимым человеком: пока над Ростиславом висит обвинение в убийстве брата, Вячеслав не захочет с ним родниться. Значит, ей предстояло выбрать из двоих кого-то одного: либо отца, либо Ростислава.

Но даже понимая все это, Прямислава чувствовала, что ее любовь не убавилась ни на каплю, а, наоборот, кипит и переполняет сердце. Они словно бы остались вдвоем на всем белом свете, но именно это сделало их единственными и желанными друг для друга, какими были два прародителя человечества, Адам и Ева в райском саду. И чем яснее понимала Прямислава, что счастье их, уже такое близкое, улетело за тридевять земель, тем прочнее становилась ее уверенность, что она и Ростислав – единое целое, что она не существует отдельно от него. С ним, а не с Юрием Ярославичем, с которым ее когда-то так торжественно венчали и благословляли быть «единым духом и единой плотью», она составляла неразрывное единство. И если нигде, кроме этого убогого челнока, они не могут быть вместе, так пусть он никогда никуда не приплывет и вечно скользит по темным струям ночной реки!

Но у всего бывает конец, и эта длинная, наполненная событиями ночь тоже кончалась. Рассвет подступал незаметно, и внезапно Прямислава обнаружила, что уже совсем светло, заросли по берегам из черных и серых стали зелеными, подернутыми серебристой пеленой росы. Забела рядом зевала, одной рукой протирая глаза, а другой – придерживаясь для надежности за ее плечо. Хотелось есть, но почему-то Прямиславе казалось неловко намекнуть на это. Она и вообразить не могла, где они достанут пищу среди пустынных лесов: никогда в жизни ей не приходилось задумываться о таких вещах. До сих пор она встречалась с чувством голода разве что в пост, но тогда точно знала, когда это окончится. А здесь, на реке, посреди леса, Прямиславу наполняло недоумение: что же дальше?

– Ну, у нас тут и ватажка собралась! – насмешливо рассуждал Звонята. – Два убийцы, один ворюга!

– Убийцы-то поддельные, зато ворюга самый настоящий! – поддевал его Ростислав, намекая на увод челнока и рубахи. – У нас не челнок, а «Правда Русская»[32]на веслах!

– Нет выше добродетели, кто положит душу за други своя! – щегольнул образованностью Звонята и слегка вздохнул.

– Ну, ты, идолище! – Забела обернулась к Звоняте и осторожно, чтобы не качать челнок, погрозила ему кулаком. – Гребет себе и гребет, как медведь, и дела ему нет, что мы тут с голоду умираем! Так и будем, что ли, до Греческого моря плыть? Ты бы, княже, приказал ему к берегу править! – посоветовала она Ростиславу. – Госпоже передохнуть надо, да и поесть что-нибудь не грех раздобыть.

– Тоже мне игуменья нашлась, о грехах рассуждать! – проворчал такой же голодный и потому злой Звонята. – Кстати, по Солокии в Греческое море не попадешь, простота ты запечная! – мстительно добавил он. – По Бугу и Висле в Варяжское море, говорят, попасть можно, но тогда в другую сторону грести надо.

Вскоре река сузилась, обмелела, близки были истоки, и плыть дальше стало нельзя. Вытащив челнок и спрятав его в кустах, беглецы прошли глубже в лес и устроились на укромной полянке. Ростислав взял лук, захваченный из Белза, и ушел с Доброшкой в лес. Звонята остался охранять девушек. Нарубил веток, покрыл их плащом, чтобы княжна могла прилечь, а сам извлек из кошеля два рыболовных крючка с лесой, срезал два длинных прута и послал Забелу «наковырять» червей.