Крест на башне - Андрей Уланов

Раненых было меньше. Девять человек, из них двое отделались контузией и вскоре должны были более-менее вернуться к норме. Остальным же, тяжелым, среди которых оказался и получивший осколок в живот капитан Ерофеев, мы с Михайловым мало чем могли помочь — лишь хоть немного увеличить шанс пережить перелет в аэровагоне, уже вызванном Игорем. Перевязка, укол. Знакомый вой турбин раздался минут через пять, видимо, коптер специально задержался с отлетом. Быстрее, быстрее… последние носилки мы буквально забросили в отрывающийся от земли аэровагон и дружно отпрянули назад, спасаясь от хлынувших из-под турбин потоков песка и комочков спекшейся глины,

Аэровагон взлетел, разворачиваясь, начал набирать высоту, и в этот момент санитар из первой роты, кажется его звали Левченко, протиравший глаза, а потому единственный, кто не провожал взглядом улетающий транспорт, вдруг закричал, закричал дико, пронзительно, словно ему пытались пилить ногу без наркоза… и, обернувшись на этот крик, я успел заметить скользящую над самыми деревьями тупорылую тень легкого штурмовика.

Все произошло очень быстро. Приглушенное расстоянием торопливо-захлебывающееся тарахтение — в упор! — пушек, тоскливо-отчаянный вой уцелевшей турбины, дымно перечеркнувшая небо пылающая комета, и глухой вздох распустившегося огненного цветка.

Резко отвернувшись, я зажмурился, но на сетчатке так и осталась гореть, намертво опечатавшись, объятая пламенем крохотная фигурка, вывалившаяся из люка транспорта за несколько секунд до взрыва. Снаряды штурмовика не должны были задеть лежащих на полу раненых, а вот хлынувшее из пробитых баков горючее…

После третьей атаки на поле боя осталось еще два танка. Почти сразу же, без паузы, синие пошли вновь, и на этот раз пустили во второй линии не только танки, но и самоходки. Синие пушкари стреляли куда точнее своих собратьев-танкистов, — пускач, стоявший позади первого взвода, успел выпустить лишь одну ракету, после чего был уничтожен прямым попаданием.

В ответ бригада выложила на стол свой главный козырь: «Скифы». Шесть турбокоптеров, «всплыв» из-за леска за нашими спинами, спокойно, как на полигоне, меньше чем за две минуты расстреляли ракетами восемь самоходок и три танка.

Господа социал-интернационалисты попытались отыграться посредством очередного артобстрела — десять минут шквального огня, по истечении коих местность вокруг наших траншей должна была окончательно уподобиться родине селенитов.

«Должна была» я написал потому, что не имел возможности удостовериться в оном факте лично — сразу по окончании четвертой атаки штабс-капитан Овечкин получил приказ выводить батальон из боя. Бригада дружно выполнила «шаг назад», заодно произведя и кое-какие рокировки, — участок близ дороги на этот раз достался шестому батальону, который пока на острие синих атак не попадал. Мы же получили возможность хоть немного перевести дух.

Немного…

Больше всего меня удивлял тот факт, что синее командование не пыталось даже обозначить маневр во фланг и тыл, хотя подобный ход с их стороны сразу сделал бы наше положение куда более неприятным. Но пока что их Павел и Варрон[33]из всех ведомых военной науке кулинарных идей демонстрировали лишь блюдо под названием «атака в лоб».

* * *

Рев мотора возник словно бы из ниоткуда, и, прежде чем кто-либо успел понять, осознать, вырвавшиеся из-под крыльев белые нити коснулись земли, с хлопаньем распускаясь черно-алыми цветами.

Когда я вновь оторвал от содрогающегося, словно в агонии, бруствера потяжелевшую голову, там, где только что был второй взвод, сквозь оседающую пыль виднелись лишь горящие кусты, а подкравшийся на планирующем штурмовик — тот самый! — уже разворачивался вдалеке, маленький крестик на фоне небесной синевы. И достать его было нечем, нечем, нечем…

Затем крестик превратился в блестящую полоску и растворился в багровом сиянии заходящего солнца. Комариный писк мотора начал нарастать… кто-то рядом, надсаживая голос, заорал: «зенитчики, к бою», а в следующий миг все звуки перекрыло дробное стаккато «ка-двенадцатой».

Не думаю, что наводчик мог различать заходящий из-под солнца самолет — он просто высаживал обойму за обоймой прямо в пылающий диск, из которого вдруг проступила изогнутая полоска со сверкающим овалом пропеллера в центре. На миг штурмовик просел, выпав из пылающего круга, на крыльях затрепетали бешеные ослепительно-белые мотыльки, цепочки песчаных фонтанчиков рванулись через поляну, — а еще мгновение спустя тонкий, металлически отблескивающий силуэт вспух тугим черным облачком. Фонтанчики оборвались, каких-то пару-тройку метров не добежав до зенитки, горящий штурмовик качнулся, накренился на крыло и с надрывным воем пошел вниз. Почти у самой земли летчик все же сумел перевести самолет из пике в нечто более пологое и, наискось пропахав поле, замер в двух сотнях метров от нашей позиции.

К упавшему штурмовику наперегонки бросились все, не сговариваясь, — и пытаться останавливать солдат было бесполезно. Они сейчас могли воспринять лишь зычный голос фельдфебеля Хрунова из первой роты, призывавшего: «живым брать гада, шоб и не мечтал по-легкому уйти!»

Впрочем, синий военлет не питал особых иллюзий по поводу своей участи. По набегавшей цепи хлестнула очередь — длинно, взахлеб, почти сразу же за этим в кабине глухо ухнуло, и белый клуб дыма рванулся наружу, расшвыривая вокруг сверкающие осколки оргстекла.

Убитых из второго взвода сносили к траншее и складывали у бруствера. Семеро… окровавленные, с застывшими лицами… от рядового Ткачука осталась только нижняя часть туловища и левая рука, опознанная по часам с тонким кожаным ремешком, какие во взводе были только у него.

А вот на трофейном камуфляже Николая прибавилось лишь две отметины — небольшая, в полпальца, подпалина на правом боковом кармане и рваная дыра чуть выше. Дыра, которую оставил горячий стальной осколок, ставший для лейтенанта Волконского смертельным.

Бывший башенный командир крейсера «Адмирал Эссен», лейтенант Николай Павлович Волконский…

В его офицерской сумке, помимо обычного нехитрого фронтового скарба, обнаружились три толстые тетради, — довоенные, с толстой картонной обложкой. Две были исписаны «от корки до корки», третья же была едва начата. Стихи и песни… порой удивительно непохожие… даже не верилось, что их сочинил один и тот же человек… наш товарищ.

Замолчал пулемет.

Снег тихонечко тает.

Кто затих, кто живет,

Кто от ран умирает,

А вокруг бродит смерть,

Горы в страхе застыли,

До конца догореть

В этой огненной пыли.

Последняя — пятая за день! — атака закончилась для господ соц-нациков героическим захватом оставленных нами позиций, развивать же свой успех они, наученные горьким опытом, уже не пожелали, решив, видимо, доразобраться с нами завтра.

Командование бригады, однако, имело на сей счет свое мнение. Основой для выношенного им замысла послужил тот факт, что танки синих практически наверняка не должны были иметь ночных прицелов — эти сверхценные приборы поступали лишь к отборным фронтовым частям, следовательно, господа ревюгсоветовцы могли полагаться только на осветительные снаряды, ракеты, фары и ксеноновые прожектора. Что они, собственно, и делали, причем довольно-таки безалаберно: запускаемые ими ракеты высвечивали не столько необходимую им местность, сколько их собственные танки.