Миф об идеальном мужчине - Татьяна Устинова

Сон был изумительный. Как будто Андрей Ларионов занимался сней любовью. И это было… необыкновенно. Не зря она ждала так долго. Она,наверное, интуитивно знала, что Андрей из тех мужчин, которых можно ждатьсколько угодно.

Зато уж когда дождешься, жизнь становится совсем другой.Особенной. Не похожей на прежнюю.

Она забралась поглубже под одеяло. Может, удастся ещенемного поспать и она увидит продолжение? Как в сериале.

Одеяло было легким и теплым и просто громадным, какдесантный парашют. Под ним слегка пахло Андреем и еще чем-то, и Клавдия быстрооткрыла глаза.

Это было не ее одеяло. У нее такого отродясь не было. Этодаже не одеяло, а целая перина. И комната не ее. Она села, придерживая на грудиперину. Внутри ей было немножко больно, и она наконец-то сообразила, что ейничего не приснилось.

Она в комнате у Андрея, на диване Андрея и под его одеялом.

Она охнула и зажала рот рукой. Господи, что она наделала?!

Ничего особенного. Просто только что переспала с АндреемЛарионовым. Она посмотрела на часы. Начало второго. Спала она от силы час.

Как же это получилось? Зачем они сделали это?! Ему-тоничего, он завтра все забудет, а она как будет жить, зная, что это такое – заниматьсялюбовью с Андреем Ларионовым?! Как завтра она вернется в свою пустую квартиру,к своему Сене и капусте, как будет работать, зная, что больше никогда…

Она даже заскулила от ужаса.

Пусть бы все оставалось по-прежнему. Пусть бы она толькомечтала о нем, потому что, неосуществленная, эта мечта не могла ее убить.Осуществленная, она была по-настоящему опасна.

Он ни в чем не виноват. Он пожалел ее, бедную и несчастную,прибежавшую к нему среди ночи в мокрой и грязной куртке, в джинсах, порванныхна коленях, трясущуюся от страха и холода. Он пожалел ее, как жалеют брошенныхсобак и выносят им остатки от ужина, но мало кто берет их к себе, спасаяпо-настоящему.

Клавдия выпрямилась на постели и, сколько могла, расправилаплечи. Она не станет навязываться. Она не даст ему никакого повода для жалости.Один раз пожалел – и хватит. Она уберется из его жизни, она никогда больше ненапомнит ему о себе, она…

– Я тебя разбудил? – приглушенно спросил он от двери.

Она сильно вздрогнула и оглянулась. Свет из коридора бил емув спину, поэтому она видела только силуэт – широченные, в дверной проем, плечи,могучая шея, ежик волос на голове, рельефные ноги.

– Прости, – сказал он, подошел и сел на диван. – Я не хотел.Я думал, что тебя теперь пушкой не разбудишь.

Она молчала, и в темноте он не мог рассмотреть выражение еелица, поэтому он просто потянулся, легонько толкнул ее на спину и навалилсясверху.

– Я не могу дышать, – пискнула она.

– Я тоже, – признался Андрей и поцеловал ее. – Как, чертвозьми, нам теперь быть?

Он начал свои дьявольские поцелуи от макушки и уже дошел дошеи.

– Как нам быть? – переспросил он и поднял голову. Его глазав темноте казались совершенно черными. – Как нам быть, если мы оба не можемдышать?

– Слезь с меня, – попросила она, боясь, что сейчас заплачети убежит. Все это было как в сказке. Все это было лучше, чем в сказке.

Он чуть подвинулся, но Клавдию не отпустил.

– Я встал потому, что мне еще нужно поработать, – сказал онс сожалением. – Если я засну рядом с тобой – все. Пропала моя работа. А мненужно, понимаешь?

– Понимаю, – ответила она осторожно. Он как будто извинялсяили оправдывался, и это ее смущало.

Теперь он целовал сгиб ее локтя, и она готова была плакатьот удовольствия. Ни в одной медицинской книге Клавдия не читала, что сгиб локтя– это исключительно чувствительное место. Потом он переместился на ее живот, иоказалось, что живот тоже исключительно чувствительное…

– Перестань! – Она дернулась и попыталась освободиться. –Прекрати сейчас же!! Перестань, я тебе говорю, Андрюшка!

Он щекотал ее, а она хохотала и извивалась, пытаясь стукнутьили хотя бы лягнуть его, но у нее не получалось. Он был гораздо сильнее икак-то… ловчее, что ли.

Она уже почти не могла дышать, когда он отпустил ее и,опасаясь возмездия, отпрыгнул от дивана, как очень большой и тяжелый, но все жетренированный зверь.

– Лежать! – сказал он. – Лежать и спать.

– А ты? – спросила она, задыхаясь. – Ты будешь спать, стоя вкоридоре?

– Я буду работать, Клава, – повторил он отчетливо. – Тебепридется к этому привыкнуть. Жить со мной трудно. Я или все время на работе,или все время думаю о работе. Конечно, иногда я о ней забываю, – и онухмыльнулся так, что Клавдия покраснела в темноте, – но чаще все-таки помню.Постарайся уснуть. Я тебя растормошил, конечно…

И он тихо прикрыл за собой дверь.

Она осторожно, как стеклянная, легла на диван, как будтобоялась, что стекло разобьется и драгоценные слова вырвутся наружу, разлетятсяи больше никогда не вернутся.

Он сказал – тебе придется привыкнуть.

Он сказал – жить со мной трудно.

Тебе придется привыкнуть. Жить со мной трудно.

Он собирается с ней жить?! Он хочет, чтобы она к немупривыкла?!

Она перевела дыхание и подняла к глазам руку, чтобыудостовериться, что это действительно она и что она не бредит. Потом пощупалаперину. Рука была настоящая, и перина тоже казалась настоящей.

Так не бывает, сказала она себе. Не бывает.

Так не бывает, но так есть.

Она полежит и тихонько все обдумает. Времени у нее полно, иАндрея, в присутствии которого думать она совершенно не способна, рядом нет.Она все-все обдумает и поймет.

Как он сказал?

Он сказал: привыкай. Жить со мной трудно.

– Я привыкну! – пообещала она вслух и сморгнула слезы, откоторых дрожал и двоился свет уличного фонаря.

Сосредоточиться было очень трудно. Нет, сосредоточиться былосовершенно невозможно. Такое неукротимое чувство победы он испытывал в жизнивсего раза два, и тогда, кажется, оно было как-то бледнее.

Он не будет думать о Клавдии, которая лежит в двух шагах отнего, укрытая по шею его одеялом, теплая, сонная и розовая от любви, которойони занимались с таким студенческим пылом.

Да нельзя об этом думать, черт тебя побери, если ты хочешьсегодня еще заниматься работой! Или не хочешь?