Великий перелом - Гарри Тертлдав

— Зачем убивать человека, когда его можно до смерти замучить работой? — спросил Михайлов. — Это… как бы получше сказать… неэффективно, вот что.

— Как? То есть то, что мы делаем здесь, ты считаешь эффективным?! — воскликнул Нуссбойм. — Можно ведь обучить шимпанзе делать такую работу.

Русский вор покачал головой.

— Шимпанзе будут умирать, Нуссбойм. Их нельзя заставить выдержать лагерь. Сердца у них разорвутся, и они погибнут. Их считают глупыми животными, но они достаточно сообразительны, чтобы понять, когда дело безнадежно. И это больше, чем можно сказать о людях.

— Я о другом, — сказал Нуссбойм. — Посмотри, что они заставляют нас делать сейчас, на бараки, которые мы строим.

— Напрасно ты жалуешься на эту работу, — сказал Михайлов. — Рудзутаку чертовски повезло, что он получил ее для нашей бригады: это намного легче, чем рубить деревья и снегу по пояс. И после такой работы возвращаешься на пары не совершенно мертвым, а только наполовину.

— Я и не спорю об этом, — с нетерпением сказал Нуссбойм: иногда он чувствовал себя единственным одноглазым зрячим в стране слепых. — Но ты хоть задумывался, что мы строим?

Михайлов посмотрел кругом и пожал плечами.

— Бараки. Строим по плану. Охранники не ругаются. Раз их это устраивает, то до остального мне дела нет. Если меня заставят делать бочки для селедки, то жаловаться не буду. Буду делать бочки.

Нуссбойм от раздражения швырнул свой молоток.

— Ты будешь делать бочки для сельди, в которых ее не будет?

— Поосторожнее, — предупредил его партнер. — Сломаешь инструмент — охранники тебя отметелят, и неважно, могут они с тобой говорить или нет. Они считают, что пинок в ребра может понять любой, и в этом они почти правы. Буду ли я делать бочки, зная, что в них не будут держать селедку? Буду, если они мне прикажут. Ты думаешь, я из тех, кто скажет им, что они ошибаются? Я что, сумасшедший?

Такое поведение типа «нагни-голову-и-делай-что-гово-рят» Нуссбойм видел и в лодзинском гетто. В гулагах оно не просто существовало, оно доминировало. Нуссбойму хотелось кричать: «А король-то голый!»

Вместо этого он подобрал молоток и стал забивать гвозди в остов нар, которые делали они с Михайловым. Он колотил по гвоздям изо всех сил, стараясь улучшить упавшее настроение.

Однако это не помогло. Протянув руку в ведро за очередным гвоздем, он спросил:

— Ты мог бы спать на нарах, которые мы делаем?

— Я не люблю спать на тех нарах, которые у нас, — ответил Михайлов. — Дай мне бабу, которая согласна, и мне будет все равно, где ты меня положишь. Я здорово управлюсь.

И он забил гвоздь.

— Бабу? — застеснялся Нуссбойм. — Об этом я не подумал.

Товарищ зэк с жалостью посмотрел на него.

— Тогда ты просто дурак. Они носятся с этими бараками, как с писаной торбой. А сколько колючей проволоки накрутили между этими бараками и нашими — хватит на заграждение против нацистов, чтобы не смогли границу перейти. Я слышал, скоро должен прийти эшелон с «особыми пленниками». Ну, как, приятель, изобразил я тебе картину?

— Я не слышал о поступлении «особых пленников», — сказал Нуссбойм. Он знал, что многое из лагерной болтовни на блатном языке проходит мимо ушей из-за не очень хорошего владения русским.

— Да, они будут, — сказал Михайлов. — Нам повезет, если мы хотя бы глазком глянем на них. Но охранники, конечно, будут трахаться, пока не попадают, вонючие сукины сыны. Ну, еще повара, клерки — все блатные. А ты, обычный зэк, забудь и мечтать.

Нуссбойм, с тех пор как попал в лапы Советов, о женщинах и не помышлял. Нет, неверно: он просто думал, что не увидит ни одной долго, очень долго, а значит, они превратились в абстракцию. Теперь…

Теперь он сказал:

— Даже для женщин эти нары слишком маты и очень близко друг от друга.

— Значит, охранники будут пристраиваться сбоку, а не сверху, — сказал Михайлов. — Им безразлично, что будут думать эти шлюхи, а ты просто глупый жид, ты понял?

— Я знаю, — ответил Нуссбойм: по тону товарища можно было принять его слова чуть ли не за комплимент. — Ладно, сделаем все так, как нам сказано. И если здесь будут женщины, нам не стоит говорить, что эту дрянь строили мы.

— Это другой разговор, — согласился Михайлов.

Бригада выполнила дневную норму. Это означало, что их накормят — без изысков, но почти достаточно для того, чтобы душа не рассталась с телом. После супа и хлеба желудок некоторое время не беспокоил Нуссбойма. Вскоре в животе снова взвоют тревожные сирены, но еще в Лодзи он научился лелеять эти краткие моменты сытости.

Многие зэки испытывали то же чувство. Они сидели на парах, ожидая приказа погасить лампы. В темноте они погружались в глубокий мучительный сон. А пока они болтали или читали пропагандистские листовки, которые временами раздавали лагерные уборщики (после чего возникали новые анекдоты, большей частью сардонические или непристойные). Многие чинили штаны и фуфайки, низко наклонясь над работой, чтобы что-то разглядеть в тусклом свете.

Где-то вдали раздался гудок паровоза, низкий и печальный. Нуссбойм его едва расслышал. Через несколько минут гудок повторился, на этот раз заметно ближе.

Антон Михайлов вскочил на ноги. Все с удивлением смотрели на непривычный всплеск энергии.

— Особые пленники! — воскликнул зэк.

Мгновенно весь барак пришел в волнение. Многие заключенные не видели женщин годами, не говоря уже о физической близости. Надежд на нее не было, зато им могли напомнить, что они мужчины.

Выходить наружу в промежутке от ужина до отбоя не запрещалось, хотя из-за холодной погоды на улицу мало кто стремился. Теперь же десятки зэков вышли наружу: Нуссбойм был среди них. Другие бараки тоже опустели. Охранники кричали, пытаясь навести среди заключенных хоть какой-то порядок.

Но у них не очень-то получалось. Словно притянутые магнитом железные опилки, люди распределились вдоль колючей проволоки, отделяющей их бараки от новых. Бараки были готовы лишь наполовину, Нуссбойм знал об этом лучше других, получалось, что это типичный пример советской неэффективности.

— Смотрите! — сказал кто-то с уважительным вздохом. — Поставили навес, чтобы бедняжки не обгорели на солнце.

— И поэтому привезли их ночью, — добавил кто-то еще. — Ничего себе! Что ж это такое творится?

Спустя несколько минут поезд остановился, проскрипев колесами по рельсам. Охранники с автоматами и фонарями поспешили к столыпинским вагонам. Когда двери открылись, то из вагонов первыми вышли охранники.

— Ну их к черту! — сказал Михайлов. — Не хотим видеть эти уродливые хари. Надоели уже. Где бабы?

Охранники орали и вопили, торопя пленников, чтобы те поскорее выходили, и это вызвало у зэков смех, охвативший всю толпу.