Великий перелом - Гарри Тертлдав

— Я надеялась, что у вас они есть, — с нетерпением ответила Лю Хань — Говорите.

Женщина нервно огляделась.

— То, что вы услышите, никто не должен знать, — предупредила она. — Маленькие чешуйчатые дьяволы не знают, что мой племянник понимает их уродливый язык, иначе они не стали бы говорить при нем так свободно.

— Да, да, — сказала Лю Хань, сделав нетерпеливый жест — Мы направили многих наших людей к этим ящерам. Мы не выдаем наших источников. Иногда мы даже воздерживаемся от каких-то действий, чтобы маленькие чешуйчатые дьяволы не смогли определить, откуда мы получили информацию. Так что можете говорить и не беспокоиться. И если вы думаете, что я буду платить вашу вонючую цену за вашу вонючую рыбу, то вы дура! — Последние слова она сказала громко, потому что какой-то мужчина проходил слишком близко и мог подслушать их разговор.

— Чего ж вы тогда не уходите? — завопила торговка карпами. Через мгновение она снова понизила голос: — Он говорит, что вскоре они сообщат Народно-освободительной армии о желании продолжить переговоры по всем вопросам. Помните, он всего лишь маленький человек, он не может объяснить вам, что означает «все вопросы». Хотя вы, наверное, и сами это знаете, не так ли?

— Э? Да, наверное, — ответила Лю Хань.

Если чешуйчатые дьяволы имели в виду то, что сказали, значит, они могут вернуться к переговорам о возвращении ей ее дочери. Дочери теперь, по китайским понятиям, было уже около двух лет: часть этого времени она провела в чреве Лю Хань, а вторую — за время после рождения. Как она теперь выглядит? Как с ней обращался Томалсс? Возможно, как-нибудь через некоторое время она все узнает.

— Ладно, я беру, даже если ты воровка.

И словно рассердившись, Лю Хань швырнула монеты и пошла прочь. Изображая гнев, она внутренне улыбалась. Торговка карпами была ее личным источником новостей: она не думала, что женщина знала еще кого-то из Народно-освободительной армии. Лю Хань будет поставлено в заслугу сообщение центральному комитету о предстоящих переговорах.

Если повезет, то этого, вероятно, будет достаточно, чтобы обеспечить ей место в комитете. Теперь Нье Хо-Т’инг ее поддержит: она была уверена в этом. И когда она станет членом комитета, то будет поддерживать его — в течение какого-то времени. Но в один из этих дней у нее появится причина не согласиться. После этого ей придется рассчитывать только на себя.

Она задумалась, как Нье примет это. Смогут ли они оставаться любовниками после политической или идеологической ссоры? Она не знала. В одном она была уверена: теперь она нуждалась в любовнике меньше, чем прежде. Она встала на ноги и была способна противостоять миру, не нуждаясь в опоре на мужчину. До нашествия маленьких чешуйчатых дьяволов она такого не могла себе даже вообразить.

Она покачала головой. Странно, что все страдания, через которые провели ее маленькие чешуйчатые дьяволы, не только сделали ее независимой, но и привели к мысли, что она обязана быть независимой. Не будь их, она стала бы одной из бесчисленных крестьянских вдов в растерзанном войной Китае, женщин, которые стараются уберечься от голодной смерти и потому становятся проститутками или сожительницами богачей.

Она прошла мимо человека, продававшего конические соломенные шляпы, которые носили и мужчины, и женщины, чтобы защититься от солнца. Дома у нее была такая. Когда маленькие чешуйчатые дьяволы только начали показывать свои отвратительные фильмы о ней, она часто надевала ее. Когда она опускала ее на лицо, то становилась почти неузнаваемой.

Но теперь она шла по улицам и хутунам Пекина с непокрытой головой и не испытывая стыда. Когда она покидала Малый рынок, какой-то мужчина злобно посмотрел на нее.

— Берегись революционного суда, — прошипела она.

Парень смущенно шарахнулся назад. Лю Хань пошла дальше.

Одну из своих машин, воспроизводящих изображение, маленькие чешуйчатые дьяволы установили на углу. В воздухе огромная Лю Хань скакала верхом на Бобби Фьоре, их кожа блестела от пота. Главное, что поразило ее, когда она смотрела на себя чуть более молодую, было то, какой сытой и спокойной она казалась. Она пожала плечами. Тогда она еще не принадлежала революции.

Один из зрителей посмотрел на нее. Он указал пальцем. Лю Хань нацелила на него палец, словно он был дулом пистолета. Мужчина решил, что надо заняться чем-то другим — причем как можно скорее.

Лю Хань пошла дальше. Маленькие дьяволы по-прежнему изо всех сил старались дискредитировать ее, но одновременно собирались вернуться к столу переговоров и обсудить все вопросы. Для нее, возможно, это означало победу.

Год назад маленькие чешуйчатые дьяволы не испытывали желания вести переговоры. Еще год назад они вообще не вели никаких переговоров, а только сметали все на своем пути. Теперь жизнь для них стала труднее, и они начинали подозревать, что она может стать еще тяжелее. Она улыбнулась. Она надеялась, что так и будет.

* * *

Новички поступали в лагерь в крайнем замешательстве и страшно запуганными. Это забавляло Давида Нуссбойма, который, сумев выжить в течение первых нескольких недель, стал не новичком, а зэком среди зэков. Он по-прежнему считался политическим заключенным, а не вором, но охранники и сотрудники НКВД перестали цепляться к нему, как ко многим коммунистам, попавшим в сети гулага.

— Вы по-прежнему стремитесь помогать партии и советскому государству, так ведь? Тогда вы, конечно, будете лгать, будете шпионить, будете делать все, что мы вам прикажем.

Это все говорилось другими, более мягкими выражениями, но смысл не менялся.

Для польского еврея партия и советское государство не намного привлекательнее, чем гитлеровский рейх. Нуссбойм говорил со своими товарищами по несчастью на ломаном русском и на идиш, а охранникам отвечал по-польски, причем быстрыми фразами на сленге, чтобы они не могли понять его.

— Это хорошо, — восхищенно сказал Антон Михайлов, когда охранник только почесал лоб, услышав ответ Нуссбойма. — Делай так и дальше, и через некоторое время они оставят тебя в покое, когда поймут, что нет смысла к тебе лезть, раз ты такой непонятливый.

— Смысла? — Нуссбойм закатил глаза к небу. — Если бы вы, безумные русские, хотели искать смысл, то никогда бы не начали с этих лагерей.

— Ты думаешь? — спросил другой зэк. — Попробуй построить социализм без угля и леса, который дают лагеря, без железных дорог, которые строят зэки, и без каналов, которые мы роем. Без лагерей вся проклятая страна просто развалилась бы.

Он говорил так, словно испытывал какую-то извращенную гордость за то, что был частью такого жизненно важного и социально необходимого предприятия.

— Может, и развалилась бы, — согласился Нуссбойм. — Эти ублюдки из НКВД отделывают зэков, как нацисты евреев. Я повидал и тех и других, и выбирать из них трудно. — Он на мгновение задумался. — Нет, беру свои слова обратно. Здесь все-таки лишь трудовые лагеря. У вас нет конвейера уничтожения, который нацисты запустили перед нашествием ящеров.