Пляжное чтение - Эмили Генри

– Все еще не научилась.

– …то ты сможешь смотреть на все уродливое сверху вниз, – удалось закончить мне.

Наконец я открыла дверь, и мне потребовалось несколько вдохов, прежде чем я смогла успокоиться. Роскошная кровать кинг-сайз стояла у дальней стены, окруженная бирюзовыми столиками и лампами с синими и зелеными бисерными абажурами. Над высоким серым изголовьем кровати висела гравюра Климта в рамке. Напротив кровати вдоль стены тянулся комод в стиле середины XX века, а в углу стоял маленький круглый столик, накрытый желтой скатертью и украшенный часами и стопкой книг – моих книг. Во всем остальном комната была обычной и безликой. Гас открыл один из ящиков:

– Пусто.

– Она уже все забрала, – ответила я, чувствуя, как дрожит мой голос.

Гас неуверенно улыбнулся мне:

– Разве это плохо?

Я прошла вперед, открывая ящики один за другим. В них ничего не было. Я ушла от стола влево. Никаких ящиков, только две полки, на одной из них фарфоровая шкатулка.

Должно быть, это она. То, чего я так долго ждала увидеть, все лето. Я открыла шкатулку. Пусто.

– Яна?

Гас стоял у круглого стола, подняв скатерть. Снизу на меня смотрела уродливая серая коробка с цифровой клавиатурой на лицевой стороне.

– Сейф?

– Или очень старая микроволновка, – пошутил Гас.

Я медленно подошла к нему:

– Там, наверное, пусто.

– Возможно, – согласился Гас.

– Или там пистолет, – сказала я.

– Твой отец был из тех, кто стреляет?

– Нет, не был. Он же из Огайо, а в Огайо вся его жизнь проходила в уютных вечерах в доме и в занятиях в группах по средиземноморской кулинарии. Это был отец, который будил меня еще до восхода солнца, чтобы вывести на воду и дать мне возможность порулить лодкой. Позволить восьмилетнему ребенку самому рулить на пустой глади озера двадцать секунд – это был пик его импульсивности и безрассудства. Но здесь, в его второй жизни, возможно все.

– Подожди здесь, – сказал Гас.

Прежде чем я успела возразить, он выбежал из комнаты. Я прислушалась к его шагам на лестнице, и через мгновение он вернулся с бутылкой виски.

– А это еще зачем? – спросила я.

– Чтобы твоя рука не дрожала, – сказал Гас.

– Когда? Во время выстрела?

Гас закатил глаза, отвинчивая крышку:

– Прежде чем ты взломаешь сейф.

– Если бы мы пили зеленые смузи, как пьем алкоголь, мы бы жили вечно.

– Если бы мы пили зеленые смузи, мы бы никогда не выходили из туалета, и это не помогло бы тебе прямо сейчас, – возразил Гас.

Я взяла бутылку и сделала глоток. Потом мы сели на ковер перед сейфом.

– Его день рождения? – предположил Гас.

Я подвинулась вперед и ввела номер. Огонек мигнул красным, и дверца сейфа осталась закрытой.

– Дома все наши коды были связаны с юбилеями, – сказала я. – Мама и папа… Сомневаюсь, что это применимо здесь.

Гас пожал плечами:

– От старых привычек трудно избавиться.

Я ввела дату свадьбы, мало чего ожидая от этого, но мой желудок все же дернулся, когда вспыхнул красный огонек.

Я не была готова к новой волне ревности. Это было несправедливо, что я не узнала правду об отце до конца. Нечестно, что какая-то часть его все-таки принадлежала Соне. Может быть, в коде сейфа скрывается важная для них веха – день их первой встречи или день ее рождения? В любом случае Соня знала комбинацию. Все, что потребуется, это одно письмо, но я не хотела его отправлять. Гас потер сгиб моего локтя, возвращая меня в настоящее.

– У меня сейчас нет на это времени, – сказала я, вставая. – Мне нужно закончить книгу.

«На этой неделе напишу», – решила я для себя.

* * *

Главное, решила я для себя, что такой дом будет легко продать. Сейф ничего не значил, едва ли он принесет судьбоносные новости. Дом был практически пуст. Я могла бы уже сейчас продать его и вернуться к своей обычной жизни.

Конечно, теперь, когда я думала об этом, мне следовало сделать все возможное, чтобы избежать вопроса о том, куда это приведет меня и Гаса. Я пришла сюда, чтобы разобраться во всем, а вместо этого все сделалось еще более запутанным. Так или иначе, в этой неразберихе работа над моей книгой шла просто великолепно. Я писала темпами, которых не достигала со времен своей первой книги. Я чувствовала, что эта история мчится впереди меня, и делала все возможное, чтобы не отстать.

Мы договорились с Гасом, что он не будет появляться у меня дома, кроме одного часа вечером (буквально по таймеру). Все остальное время я писала, сидя во второй спальне наверху, где мне была видна только пустая улица подо мной. Я писала до поздней ночи, а когда просыпалась, то продолжала с того места, где остановилась.

Я ходила в «гив-ап-шортах»[60] беспрестанно и даже поклялась начать называть их как-то поблагозвучнее, если только это поможет закончить книгу. Как будто я торговалась с Богом, который был глубоко озабочен моим далеко не капсульным гардеробом.

Я давно не принимала душ, мало ела, пила воду и кофе, но ничего более крепкого. Второго августа в два часа ночи в субботу – в день нашего мероприятия у Пит – я добралась до последней главы СЕМЕЙНЫЕ_ТАЙНЫ. docx и сидела, уставившись на мигающий курсор.

Все вышло примерно так, как я себе это и представляла. Пара клоунов была в безопасности, но все еще жила каждый со своими секретами. Отец Элеоноры украл обручальное кольцо ее матери и продал его, чтобы дать другой семье деньги, в которых они нуждались. Мать Элеоноры до сих пор понятия не имела о существовании другой семьи и полагала, что просто потеряла кольцо. Надеялась, что, возможно, когда они будут распаковывать вещи в другом городе, оно выпадет из кармана или из складки полотенец. А пока кольцо заменял обрывок яркой пряжи, которую муж обвязал вокруг ее пальца. В конце концов, любовь часто состоит не из блестящих вещей, а из простых и практичных. Те вещи, что старели и ржавели, чинили и полировали. Вещи, которые были потеряны, просто меняли по мере утраты. Но сердце Элеоноры было совершенно разбито.

Цирк переезжал, и маленькая Талса постепенно исчезала у них за спиной. Их сладостная неделя там теперь таяла, как сон наяву. Героиня оглядывалась назад с болью, которая, как ей казалось, никогда не перестанет пронзать ее.

Там-то я и должна была «оставить» свою героиню, и я это знала.

Для моего романа были характерны приятное свойство «цикличности» и временная определенность, которую читатель мог видеть, заглядывая далеко вперед в еще непрочитанные страницы. Но все относительно.