Северная война - Андрей Бондаренко

На седьмое утро многочисленные глашатаи громко и торжественно объявили — на московских улицах и площадях — о незамедлительном прекращении веселых празднеств и начале серых рабочих буден. Всем ослушавшимся были щедро обещаны: батоги, вырванные ноздри, бессрочная сибирская каторга, прочие — милости…

После завтрака в ворота Егорова дома решительно и настойчиво постучался царский гонец, передал светло-коричневый конверт. В письме Петр приказывал Егору незамедлительно и спешно явиться на расширенный Высший Государственный совет. Саньке — как главной милосердной сестре — также предписывалось почтить своим присутствием сие важное мероприятие.

В этот раз Высший Государственный совет собрался в полном, то есть в расширенном составе: присутствовали все сорок шесть высоких персон, упомянутых в царских Указах поздней осенью 1698 года.

Большую часть Совета составляли люди воинские: генералы Александр Меньшиков, Борис Шереметьев, Автоном Головин, Аникита Репнин, двое Апраксиных, адмиралы Корнелий Крейс, Памбург и Алешка Бровкин, полковники Волков и Голицын… Но присутствовали здесь и крепостные строители, и персоны, занимающиеся воинскими поставками (Иван Артемович Бровкин, например, куда же без него?), и даже одна женщина — Александра Ивановна Меньшикова, главная сестра милосердная.

Члены Высшего совета по однозначному знаку царя дисциплинированно расселись на широких скамьях, по разные стороны длинных столов, составленных в один ряд. В торце дальнего стола, на возвышении, расположились трое: сам Петр, князь-кесарь Федор Ромодановский и Алексей Петрович — сын царский.

«Вот оно даже как, блин горелый! — огорченно и слегка удивленно высказался завистливый внутренний голос. — Ты-то, братец, думал, что в обязательном порядке войдешь в эту руководящую троицу. Мол, заслужил — всей своей службой безупречной, подвигами последними, беспримерными… Князь-кесарь-то — фигура незыблемая, брутальная, он при Петре Алексеевиче занимал, да и всегда будет занимать особое и почетное место. Но ведь именно ты, бесспорно, на сей момент являешься третьим человеком в государстве! Нет же, сопливого мальчишку одиннадцатилетнего посадили на твое законное и заслуженное место… Вот же, судьба-злодейка! А Петр Алексеевич — тот еще гусь лапчатый! Тоже мне, мин херц, называется! Свинья длинноногая, худая, неблагодарная… Хотя, если посмотреть с другой стороны, то и прав царь полностью. С каких таких недопеченных пирожков — продвигать на самый верх государственный всяких безродных авантюристов? Верного пса завсегда надо держать на коротком поводке, чтобы этот пес лишнего не возомнил о себе, любимом. Истина прописная, не требующая дополнительных доказательств… Да и царевича уже пришла пора активно привлекать к делам важным, государственным. Ему хоть и одиннадцать лет только, а выглядит парнишка внешне на все тринадцать-четырнадцать. Это у них, Романовых, фамильная черта такая. А по разумности и образованности Алексей Петрович многим здесь присутствующим господам еще и фору приличную даст… Кстати, чья в том заслуга? Да твоя, братец мой! Кто надоумил Петра в свое время отобрать царевича у Лопухиных-сквалыг, да у святош толстопузых? Кто лично занимался его образованием и воспитанием, других сподвижников и прочих дельных людей привлекал к этому? Вот и пожинай теперь плоды трудов своих…»

Петр величественно поднялся со своего походного трона (князь-кесарь и царевич Алексей располагались на обычных креслах темно-бордовой кожи голландской работы), подошел к большой и красочной карте, что висела у него за спиной, заслоняя собой его же собственный поясной портрет.

«А откуда взялась такая шикарная карта — всех земель невских? — искренне удивился внутренний голос. — Надо же, красота какая! Ничего про нее не говорил Петр Алексеевич, скрывал…»

Царь громко и хрипло откашлялся и, словно бы отвечая на так и не озвученный Егоров вопрос, с гордостью пояснил:

— Вот, господа Высокий совет, подробнейший план земель невских да ижорских. Составлял его мой высокородный сын, Алексей Петрович! — торжественно указал своей дланью на покрасневшего царевича, смущенно изучавшего изысканные узоры на палисандровой столешнице. — Использовал он при этом другие карты, рисованные славным датским шкипером Лаудрупом и генерал-майором Меньшиковым, Александром Даниловичем… Ты хочешь что-то добавить, сынок? Говори, мы все внимательно слушаем тебя!

Алексей попытался слезть с высокого кресла, но, встретившись с грозным взглядом князя-кесаря, тут же уселся обратно, гордо выпрямил спину и произнес — ломким юношеским голосом, глядя поверх голов присутствующих:

— Еще очень помогли мне письменные рассказы Прохора Погодина, который служил в крепости Ниеншанц, когда она была еще шведской. Весьма даже дельные показания… Думаю, что следует щедро наградить Прохора сего. А также использовать эти его знания и в дальнейшем, на службе государевой…

— Наградим, конечно! Как не наградить? И используем, обязательно! — покладисто пообещал Петр и продолжил: — Итак, господа Высокий совет, сей год наступивший, одна тысяча семисотый, должен стать для всех нас особым. Будем окончательно закрепляться на берегах невских да балтийских. Встанем на них стопой твердой! — вытащил из ножен, висевших на его левом боку, короткую шпагу, начал осторожно тыкать ее острием — на манер учебной указки — в разные точки на карте. — Четыре важных дела нам надо непременно свершить за этот «круглый» год. Первое: взять крепость Нотебург, самый восточный оплот шведский. Второе: обустроить крепости и форты новые: на Заячьем острове устья невского, на острове Котлин и на прилегающих к нему малых островках. Третье: на берегу Финского залива, южнее Котлина, надобно заложить большой и дельный город-порт, чтобы все товары, которые идут к Риге, Митаве и Нарве, там пристанище имели надежное. Чтобы потом в этот порт приходили даже большие корабли — с персидскими и китайскими товарами. Вот только сомневаюсь пока — как назвать сей город? Можно — «Питербурх», еще неплохо — «Санкт-Питербурх». Ладно, подумаем потом вместе, уже когда заложим… Вижу, некоторые из вас знатно удивлены? Да, сперва планировалось, что город-порт будет заложен на многочисленных островах дельты невской. Но после тщательного личного осмотра тех мест я твердо решил, что место это — малопригодно для удобного строительства городского: наводнения там бывают очень сильные, почва болотиста и неверна, большая нужда в мостах — рано или поздно — возникнет… Пусть уж на этих островах будут парки разбиты, обустроены охотничьи угодья. И вообще, раздарю я все эти острова своим подданным, особо отличившимся в северных баталиях! Господин генерал-майор Меньшиков, сэр Александэр, жалую тебе остров Васильевский! А тебе, контр-адмирал Бровкин, маркиз де Бровки, Фомин остров! — острием своей шпаги несильно ткнул в названные острова. — Владейте, соратники, заслужили! Обязываю вас, господа заслуженные, за пять лет — с сего дня — усердно обустроить набережные этих островов в камень и в дубовое дерево, выстроить там дворцы — приятные взору, парки разбить — с фонтанами, мраморными статуями, павлинами да цветниками… А если не исполните этого моего наказа, то и обратно все заберу! Ну, кто еще хочет дармовых островов? Не вижу желающих что-то, ха-ха-ха! — Через пять-шесть минут, вволю насмеявшись, царь продолжил — уже совершенно серьезно: — Четвертое же дело: велю наполнить Ладожское озеро и воды Невы-реки дельными кораблями многопушечными, для чего надобно сперва заложить эти корабли на верфях Олонца и Старой Ладоги… Есть еще и малые дела. Например, надобно окончательно разобраться со шведскими батальонами генерала Кронгиорта, которые до сих пор рыщут южнее крепости Ниеншанц… Вот обо всем этом и будем говорить подробно, времени на то не жалея. Сколько людей надобно — воинских да работных? Что и куда предстоит завозить, в том числе припасов продовольственных, огненных, товаров строительных, плотницких? Кто из вас, уважаемый Совет, куда поедет? Кому, конкретно, мы доверим решать эти важнейшие и труднейшие задачи?