Ястреб халифа - Ксения Медведевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Конь развернулся к нему левым боком, и сердце Аммара упало: на гладкой крутой шее, на свесившихся в сторону широких поводьях, на луке седла, на стриженой гриве – она запеклась и засохла везде – кровь.
Только сейчас Аммар заметил согбенную фигурку на ступенях Дома Присяги. Яхья ибн Саид сидел, закрыв лицо руками.
Подойдя к старику, Аммар опустил ему руку на плечо и спросил:
– Му’аллим?.. – «Наставник» – так он не общался к Яхье с тех пор, как сел на золотое сиденье во дворце халифов.
Старик поднял голову.
– Его… убили? Откуда кровь? – тихо спросил Аммар.
– Это его левая ладонь, о мой повелитель, его левая ладонь… – призрачным голосом откликнулся старый астроном.
И упал на колени:
– Прости меня, о мой повелитель, я дал тебе глупый совет. Я полагал, что Тарег восстановит силы в этом путешествии. Но я ошибся, – старик всхлипнул.
– Что случилось? – Плюнув на приличия, Аммар сел на ступеньку рядом с астрологом.
– Левая ладонь кровоточит, когда запас энергий в теле истощен и нерегиль находится на грани гибели, – печально проговорил Яхья. – Его не убили, о мой халиф. Скорее всего, он просто потерял сознание и упал с коня.
– Как упал с коня?.. – эхом повторил Аммар.
– От слабости, о мой халиф. Сила оставила его, он потерял много крови, ослаб – и выпал из седла.
– Так что же… – в ужасе начал Аммар – и осекся.
– Увы мне, – затряс седой головой Яхья. – Да помилует нас Всевышний, но, скорее всего, он лежит сейчас где-нибудь на обочине дороги на Малаку. И скорее всего, он мертв, о мой халиф, о горе мне, горе…
– Вышлите отряды на поиски, – твердо сказал Аммар, поднимаясь. – Прочешите и обыщите каждую пядь пути.
Ему очень не хотелось думать о том, что Умейяды могут сделать с телом Тарика. Или с еще живым, но совершенно беспомощным Тариком.
И Аммар заорал:
– Ищите, раздери вас ифрит! Я заставлю всех лизать раскаленные сковородки, если к вечеру не узнаю, где находится нерегиль!..
И очень тихо добавил:
– Всевышний, помилуй его…
– …Ки-ки-ки! Ки-ки-ки!
Отвратительное, скрипучее кваканье отдавалось от стен пустой комнаты – оба джинна смеялись от души. Они принадлежали к той мелкой беспородной шелупони, что гнездится в заброшенных мазарах и развалинах, морочит людей на базарах и путешествует в облике змей и собак. Морды у обоих кривляк были под стать голосам – круглые, зеленые, с желтыми глазами, в жабьих ртах торчали острые зубищи.
– Ки-ки-ки!
Джинны смеялись над бесплодными усилиями Тарега – нерегиль пытался поднять голову и привстать на локте.
– Ки-кииии! Ки-кииии!
Локоть не выдержал веса тела, и щеку снова припечатало к пыльному полу. Мелкая каменная крошка оседала на ресницах и веках, липла к подсыхающей крови под носом, на губах и на подбородке. В окне стояла темная ночь – с мелкой россыпью созвездий, с сероватой пеленой облаков, сливающейся с млечным разливом звездной дороги. И эта ночь не кончалась – а смерть все не приходила.
Попытка облизнуть облепленные известковым налетом губы закончилась приступом кашля, который перевернул его лицом вниз.
– Киииии!..
Восторг джиннов был полным и абсолютным.
– Как ты прошел под печатью Благословенного, а, кафир? Язычник, язычник, так тебе и надо!.. – громко квакало над ухом.
– Киииии!.. Теперь будешь знать, кафир, как восставать против воли Всевышнего! Или ты снова скажешь, что Он – не Справедливый? Киииии!.. Ну давай, скажи что-нибудь! Кииии!..
Ночевать беглянкам пришлось в домике-убежище посреди поля. Черепицу крыши то ли разнесло ветром, то ли растащили соседи – но сквозь стреху молочным глазом просвечивало звездное небо. Айша поправила одеяло на Сулаймане, потом на свернувшейся рядом со своей матерью Асет. И вышла наружу.
Аль-Ханса сидела, привалившись к нагретой за день стене дома. Верблюды улеглись и казались большими камнями в наползающем тумане, подсвеченном луной. Борозды поля серели бесконечными рубцами, уходящими вдаль, к щеточке кустиков вдоль дороги.
– Я чувствую – нас выследили. И ждут – и в Азруате, и на дороге через оазисы. Как только мы покажемся там, нас схватят.
В ночном одиночестве мать размотала головной платок и отпустила косы на свободу. Ее морщинистые пальцы в темных старческих пятнышках перебирали перевитые сединой пряди.
– Матушка?..
– А что с девочками, Айша?
Она помотала головой:
– Я чувствовала сначала страх, потом отчаяние, а потом радость. Они в безопасности.
– А может, нам последовать их примеру, дитя мое?
– Что ты хочешь сказать этим, матушка?
– Они ведь попались, дочка. Правду я говорю?
– Да, – врать матери не имело смысла.
– И их пощадили.
– Это рабыни, – со вздохом ответила Айша. – А Наргиз – всего лишь наложница. И что нам делать с мальчиками?
– Ты права, дочка, – со вздохом отозвалась аль-Ханса. – Прости. Это все мое старое тело – увы, оно просит пощады…
Айша уткнулась в теплое плечо матери. Та погладила ее волосы:
– Куда ты хочешь вести нас, девочка?
Она не знала, как это выговорить. Наконец, решилась и сказала:
– Туда, где нас никто не будет искать. Где мы сможем переждать – а потом продолжить путь, после того как нас сочтут пропавшими или погибшими.
И тут аль-Ханса резко ее оттолкнула:
– Айша!..
Девушка успела опереться на ладонь и потому не упала на землю:
– Мама, нас выдадут в любом городе или вилаяте!
– Я – туда – не пойду!
– Мама, нас утопят, понимаешь ты, у-то-пят! И тебя, и меня, и…
– Там призраки!..
– Глупости! – взорвалась Айша. – Простонародные глупости и россказни! Как ты можешь верить сказкам, которые рассказывают феллахи! Призраков вообще не бывает!
– Это все твои философские книги, доченька! – вскипела аль-Ханса. – Знаю я, ты там дочиталась до шайтановых бредней про то, что у человека, мол, есть какая-то такая свобода воли, – в голосе старой женщины звучал невероятный сарказм, – которая позволяет, видите ли, людям определять собственную судьбу! Ты еще мне скажи, что Книгу благословенный Али не получил с неба!
– Не получил, – мрачно ответила Айша. – И человеческая свобода воли – это истина из истин.
– Тьфу на тебя, – не менее мрачно сказала аль-Ханса. – Это все твои мута… мута… тьфу, словечко…
– Мутазилиты, – сурово подсказала Айша.