Летняя королева - Элизабет Чедвик (Англия)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жоффруа уставился на нее, в его глазах блестели слезы.
– Вы опозорите меня перед всеми.
– Нет, глупец, я сохраню вам жизнь, даже если вы, кажется, готовы с ней распрощаться. Послушайте их. – Она жестом указала на створки палатки. – Они сделают из вас козла отпущения. Кто-то всадит в вас нож, прежде чем это путешествие закончится. С мессиром де Морьеном все иначе. Он дядя короля, и они скажут, что он последовал вашему примеру. Возможно, вас не повесят сегодня, но все же найдут способ убить после. Я не позволю, чтобы это случилось с… с одним из моих старших вассалов. Кроме того, мне нужна ваша сильная рука, чтобы подготовить Аквитанию к моему возвращению. Многое изменится. – Она многозначительно подняла брови.
– Мадам, я прошу вас… – Жоффруа смотрел на нее с отчаянием; затем быстро опустил взгляд и склонил голову. – Не прогоняйте меня.
Алиенора сглотнула.
– Я должна. У меня нет выбора.
Наступило напряженное молчание; затем Жоффруа сказал:
– Если таково ваше желание, я должен подчиниться, но я делаю это по вашей воле, а не по своей.
Де Морьен молча наблюдал за разговором, и Алиенора задумалась, не выдали ли они себя.
– Королева говорит мудро, – произнес Амадей. – Я могу переждать бурю, но вы уязвимы, у вас есть враги. Для всех будет лучше, если вы уедете.
За стенами палатки крики и оскорбления смолкли, сменившись звуками тяжелых мерных шагов и лязгом оружия. Алиенора повернулась ко входу. Ряды рыцарей-тамплиеров и сержантов выстроились лицом к толпе, щиты выставлены, руки на эфесах мечей.
– Мадам. – Их командир, Эврар де Бар, отвесил ей церемонный поклон.
Алиенора ответила любезностью на любезность.
– Мессир, я прошу вас охранять этих людей. Я боюсь за их жизни. Если с ними что-то случится сегодня до того, как король примет решение, среди нас будет еще больше кровопролития. У нас и так много проблем в лагере, не стоит их усугублять.
Де Бар бросил на нее проницательный взгляд узких темных глаз. Они с Алиенорой никогда не испытывали друг к другу симпатии, но оба были достаточно прагматичны, чтобы вести дела на политических и дипломатических условиях.
– Мадам, я клянусь вам, что с этими людьми ничего не случится.
Она знала, что однажды ей придется за это заплатить, но де Бар был человеком слова. Тамплиеры не имели никакого родства, кроме Бога, и были лучшими солдатами среди христиан.
– Благодарю вас. Я оставляю это в ваших надежных руках, мессир.
Алиенора вышла из шатра, не оглядываясь, потому что не хотела встречаться взглядом с Жоффруа. Традиционная роль королевы – роль миротворца; пусть все останется как есть, а она притворится, что ее сердце не разрывается от боли.
Пережив беспокойную, бессонную ночь, Алиенора только закончила утреннее омовение, когда появился Людовик. В утреннем свете его лицо было бледным и опустошенным, глаза покраснели от усталости и слез.
– Я решил пощадить моего дядю и де Ранкона, – сказал он. – Для них будет гораздо большим наказанием жить с позором.
– Спасибо, – сказала Алиенора, ее тон был примирительным и сдержанным. Она почувствовала слабость от облегчения, ведь он так легко мог выбрать казнь, и в конце концов она не смогла бы его остановить. – Жоффруа должен вернуться в Аквитанию.
Людовик отрывисто кивнул:
– Да, пусть едет. Я не склонен защищать его от людей, и я больше не могу доверить ему какой-либо ответственный пост. Авангардом будут командовать тамплиеры.
Он стремительно покинул палатку, и Алиенора испустила сдерживаемый вздох. Теперь она не могла выносить даже его запаха. Ее охватила тошнота, и ей пришлось бежать к миске с помоями.
Марчиза бросила дела и поспешила к ней.
– Ничего страшного, – сказала Алиенора, отстраняя ее. – Со мной все в порядке.
– Я здесь, если понадоблюсь вам, госпожа, – сказала Марчиза, бросив на нее долгий, задумчивый взгляд.
Тамплиеры возглавили армию позже утром. Людовик держал де Морьена рядом с собой, а Алиенора поручила Жоффруа ехать в ее эскорте, достаточно близко, чтобы он находился под ее защитой так же, как и он защищал ее. Это было тревожно и горько-сладко. Каждый раз, когда она вдыхала его запах, ощущения были почти невыносимыми, как и в случае с Людовиком, но по противоположным причинам. Она не смела прикасаться к нему или выказывать благосклонность, потому что люди внимательно за ней наблюдали. Все чувства нужно было носить в себе. Никто не должен был ничего узнать.
30
Антиохия, март 1148 года
Ясным утром в середине марта Алиенора и Людовик вошли на парусном судне в порт Святого Симеона. Дул легкий ветерок, небо было голубым, а по морской глади медленно перекатывались волны. Алиенора вышла на берег гавани, возблагодарив Бога за их благополучное избавление. Невозможно было поверить, что плавание из порта Анталии в Антиохию, обычно длившееся три дня, заняло почти три недели, в течение которых корабли терзало бурное море, относя далеко от курса. Греческие моряки требовали непомерную плату в размере четырех серебряных марок за каждого перевезенного пассажира. Иначе оставалось сорокадневное путешествие по пересеченной и враждебной местности, что и пришлось сделать основной части армии, хотя многие воины ослабели от голода и болезней.
Алиенору тошнило на протяжении всего морского путешествия, даже когда качка стихала. Марчиза молча ухаживала за ней, смотрела проницательным взглядом. Алиенора знала, что рано или поздно придется кому-то довериться. Она не могла долго хранить свое состояние в тайне без посторонней помощи.
Антиохия располагалась на реке Оронтес, городская стена возвышалась массивными зубцами до склонов горы Сильпий. Когда-то здесь жил святой Петр, первый ученик Иисуса, и находилась церковь, в которой впервые прозвучало слово «христианин». Эта церковь сохранилась в пещере, в склоне горы, и была местом почитания и паломничества. Людовик мечтал вознести там молитву и пройти по стопам небесного привратника.
Алиенора думала лишь о том, как бы скорее увидеть дядю и попросить у него защиты. Готовясь к встрече с ним, она облачилась в красный шелковый далматик, подаренный императрицей Ириной. Свободное платье было украшено драгоценными камнями, жемчугом и золотыми бусинами. На ее пальцах сверкали сапфиры и рубины, а волосы она покрыла вуалью из египетского льна, тонкой, будто туманная дымка. Несмотря на тяжесть путешествия и неважное самочувствие, она была полна