Медвежий ключ - Андрей Буровский

А началось все с того, что после третьей отсидки за хищение собственности и повреждение личности (так запомнил формулировку Сучье Вымя) подобрал заслуженного человека Маркиз, занимавшийся охранными делами, немного обучил его, да и передал Якову Николаичу для использования. Про использование слушать было страшно, потому как наклонности Якова Николаича всем известны, но тут пронесло — хоть и благоволил Зверомузыка к Сучьему Вымени, но только в одном — как к охраннику.

Так что вышел Сучье Вымя в апреле, а все лето, получилось, охранял охотничий домик большого человека Яши Зверомузыки. Повезло, что и говорить! Повезло много раз и во многом потому, что откормился Сучье Вымя на этой работе, даже немного потолстел, и к тому же очень поздоровел от свежего воздуха и обилия вкусной еды.

Только две детали жизни в охотничьем домике не очень устраивали Сучье Вымя — это отсутствие женщин и охота. Пока учился у Маркиза — были и женщины, но вот Яша Зверомузыка баб совершенно не терпел. А охота… Сучье Вымя сам не мог бы объяснить, почему он не любит охоты, но тут и правда таилась некая слабость. Особенно не терпел он охоты на медведя, а уж как разделали уже на базе тушу медведицы, как посмотрел он на тушу со снятой шкурой, дико похожую на женский ободранный труп, совсем упало сердце у Сучьего Вымени. Так упало, что совершил он преступление, должностной проступок, за который бы ему не поздоровилось, прознай про это Яков Николаич.

Потому что были с медведицей и медвежата, и старшего, который мог есть сам, не застрелили, а взяли живым. Звереныш порвал трех человек, пришлось оказывать медицинскую помощь, но все равно его стащили с кедра, скрутили ремнями, и еще часа два сколачивали клетку из жердей. На другой день Яков Николаич должны были лететь в Красноярск, и собирались брать его с собой. Вот тут-то и совершил свое преступление Сучье Вымя, потому что он выпустил звереныша. Было не его дежурство, а что дежурный спит, Сучье Вымя не сомневался, даже предполагал примерно, где. А зверек все метался, все раскачивал жерди, и все фыркал и ворчал — так отрывисто, ритмично, что Сучьему Вымени все казалось, он разговаривает.

Тошно было Сучьему Вымени от этой то ли одиночки, то ли зоны для зверька, и глухой ночью вышел он к клетке (охрана давно дрыхла в кустах), нашел самые раскачанные зверьком жерди, и вынул их из гнезд в досках. Медвежонок что-то зафыркал, уставившись на Сучье Вымя, потянулся; тот попятился на всякий случай — помнил, как легко рвал медвежонок когтями стаскивавших его с кедра. Да и вообще раз уж сделал — пора смываться; страшно подумать, что скажут Яков Николаич, если узнают.

Зверек дунул в лес, только сверкали пятки да подпрыгивал круглый задок с забавным кургузым хвостишкой, и было это в ночь на 5 августа 2001 года. А спустя самый небольшой срок произошли события, после которых Сучье Вымя оказался единственным, кто вдруг остался в живых из всех бывших в охотничьем домике. Объяснить это можно было случайностью, волею невероятного стечения обстоятельств, а можно было и Горним промыслом, Перстом Божиим; Сучье Вымя предпочел поверить в Перст, вдруг указавший на него, старого вора и грешника.

К вечеру 7 августа опять прилетели Яков Николаич со своим любимым пидором Инессой и еще одним охранником, Мордатым. Зачем нужна охрана на базе, куда не ведет ни одна дорога, куда летают только вертолетом — это не просто объяснить. Зачем дядька с автоматом в вертолете — это объяснить еще сложнее, но ведь не в уме же тут дело… Дело в том, что без охраны Яша Зверомузыка чувствовал себя хуже, чем без штанов, и без нее ему делалось плохо… а особенности его психики позволяли вкусно кушать и отдыхать на свежем воздухе немалому числу людей.

Зная заранее, что приедут Яков Николаич (радист всегда предупреждал об этом всех), Сучье Вымя начистил амуницию, и прохаживался вдоль стены леса, чтобы с вертолета было видно. Яков Николаич прилетели в хорошем расположении духа, даже не побили никого, а Сучьему Вымени улыбнулись, пообещали увольнительную в город.

Как всегда, было много еды, и за ужином съедали ее вместе — Яков Николаич во главе стола, рядом с ним — страшный лагерный старик Инесса, морщинистый и жуткий. Недалекий человек испугался бы этих не выражающих ничего жутких глаз, запавших глубоко внутрь черных сморщенных глазниц; а человек, лучше разбирающийся в жизни вспомнил бы, что Инесса накопил поистине невероятный опыт ублажения активных педерастов, и сделал бы выводы из этого. Можно было как угодно относиться к Инессе, но разумный, опытный человек выполнял любую ее… то есть его… в общем, любую просьбу Инессы, и ни в коем случаем с ней… то есть с ним… в общем, с Инессой не ссорился.

Ниже по столу сидели комендант базы, радист, егерь, и конечно же, оба охранника, в том числе и Сучье Вымя, а третий охранник прогуливался по двору, неизвестно от кого охранял базу. Повар подавал еду, сам не садился. В девять часов вечера Яков Николаич удалились с Инессой под руку, Сучье Вымя вышел на пост, охранять базу, а его место за столом занял третий охранник и повар.

Где-то в половину одиннадцатого повар Валера вышел к Сучьему Вымени покурить и побеседовать о жизни, а еще через полчаса в доме окончательно погас свет. Без двадцати двенадцать Сучье Вымя постелил за кустиком полотна, и прилег поспать до рассвета. Когда рассветет, Яков Николаич иногда проходят, проверяют, а до того вполне можно и поспать.

А снилось Сучьему Вымени, что сидит он в камере на шестьдесят человек… В смысле, должно-то в ней сидеть двенадцать, а вот сидит шестьдесят, и в жаркий полдень становится нечем дышать, совершенно задыхается он, Сучье Вымя, и воняет ну совершенно чудовищно… Сучье Вымя очнулся, и никак не мог сообразить, что происходит: прямо на нем вроде что-то лежало. Сучье Вымя попытался схватить это лежащее, наткнулся на длинную спутанную шерсть, и с одной стороны были когти, а с другой еще что-то теплое и с шерстью.

— Я-ааа… — так примерно сказали ему, с каким-то утробным ворчанием, и теплым смрадом пахнуло на Сучье Вымя из колоссальной пасти. Сверкали клыки в лунном свете, полыхали летучим зеленоватым светом глазки, шевелились круглые уши по бокам неправдоподобно громадной башки. Как вообще не обкакался в этот момент бедный Сучье Вымя, это совершенно непонятно! Остается объяснить все только тем, что человек ко всему может постепенно приспособиться, и нет того, чего бы он не мог вынести.

Зверь опустил башку, шумно сопел, водя носом по груди, животу Сучьего Вымени. Лениво, не меняя позы, подцепил когтем автомат, откинул его подальше. И лежал все так же, положив лапы на Сучье Вымя — не нажимая, не стараясь напугать или причинять страдания.

Там, на базе, явно что-то делалось, слышались скрипы, шум движения. Вспыхнул грохот, повис отчаянный крик, оборвался. И еще, и еще дикий вопль, грохот падения тяжелого, низкое довольное ворчание. Сучье Вымя изгибался, стараясь не напрягаться под лапами… Впрочем, ему и не мешали, а потом вдруг медведь и вообще убрал лапы, встал и пошел туда, к базе. Сучье Вымя остался один; несколько мгновений лежал он неподвижно, отходя от смрада и давления, потом перевернулся на живот: очень уж важно стало посмотреть, что происходит на базе, и кто это вопит раз за разом, и никак не может замолчать.