Держи меня за руку - Долен Перкин-Вальдез

значит. Как можно жить без тех, кто стал для тебя семьей? Разве она не знает, что не только кровь определяет родство – но общий опыт, память и боль? И в этом смысле девочки для меня стали такими же родными, как для нее.

– Вы ведь имеете в виду без Мэйса, так? – тихо произнесла я.

Сбоку я не могла разглядеть выражение лица миссис Уильямс, но чувствовала, что вопрос ее не удивил. Она всегда настороженно следила за нами, и когда в суде Мэйс взял меня за руку, ее подозрения наверняка укрепились.

– Вы с Мэйсом взрослые люди, Сивил. Я в это лезть не стану. Скажу тебе вот что: ты сделала для нас столько, сколько не делал никто. И за это я благодарна. Но тебе нужно залечить свое сердце. Я это вижу. Поговори с Господом, Сивил. Он ответит.

Сказав это, миссис Уильямс направилась к пикапу, села на заднее сиденье к девочкам, и они уехали. И только Индия обернулась и помахала мне на прощанье ладошкой.

49

Рокфорд

2016

После отъезда Уильямсов я много лет почти физически ощущала их отсутствие. Пластинки, которые понравились бы Эрике. Кукла, которая приглянулась бы Индии. Мороженое, которое они обе любили. Пропасть разверзалась все шире и шире, десять лет превратились в двадцать, потом в тридцать, в сорок. И вот я стою в их гостиной и спустя все эти годы обнимаю Индию так же крепко, как раньше.

– Давайте-ка сядем, – говорю я и веду Индию к креслу. Она двигается медленно, и во мне просыпается врач. – Как твое самочувствие?

Эрика поправляет на Индии платье, убеждается, что сестре удобно, и опускается в свое кресло.

– Сейчас у нее второй курс химии. Надеемся, через месяц-другой закончит лечение.

Слова о болезни Индии выбивают меня из равновесия. Воспоминания будто вшиты под кожу, и невозможно даже помыслить, что я могу ее потерять. Борюсь с желанием поговорить с ними как врач. Если они захотят, время для этого еще будет. До поездки я твердо решила, что пытаться спасать их – плохая идея. Однажды я уже допустила эту ошибку и не хочу повторять ее. И все-таки, не удержавшись, тихо спрашиваю:

– Ей не становится плохо после лекарств?

– В прошлый раз – да. Врачи надеются, сейчас будет лучше.

– Ест она нормально?

– Любит бурый рис. Вы ели такой?

– Да, вкусная штука.

– Вот и Индии нравится. Попробовала в больнице и теперь жить без него не может, особенно если маслицем сдобрить.

– Замечательно, Эрика. Хорошо, что ты о ней заботишься.

– Сами-то вы как, доктор Сивил? Алиша говорит, вы стали видным врачом. Расскажите про мужа, про детей.

Я откидываюсь на подушки дивана. Разговор на эту тему меня не радует, но избежать его не получится. Я рассказываю, как ухаживала за мамой и растила дочь, не упоминая, что в глазах коллег, у которых есть семьи, я много лет была тем человеком, кто всегда готов побыть волонтером и у кого вряд ли запланировано что-то на вечер пятницы. Довольно долго дела обстояли именно так. Когда месячные стали нерегулярными и гинеколог сообщил, что у меня предменопауза, я впервые в жизни обратилась к психологу. Ожидала, что почувствую себя свободнее, когда избавлюсь от этой ежемесячной докуки, тем более что от овуляции мне никакой радости. Но на деле новость эта лишь подогрела мои мысли, и так постоянно возвращавшиеся к Эрике и Индии. Готовясь опустить крышку на гроб своей фертильности, я не скорбела по прокладкам и пятнам на одежде, не сожалела, что так и не выносила ребенка. Я думала только о сестрах Уильямс и об их менструациях, которые разочаровывали их месяц за месяцем, год за годом, несколько десятилетий. После года работы с психологом во мне, однако, кое-что изменилось. Я больше не воспринимала материнство как западню или наказание. Больше не думала, что не имею права иметь детей, поскольку Эрика и Индия никогда не смогут родить. Я отказалась повторять историю мамы, на чье материнство повлиял недуг.

Я не делюсь с сестрами историями о своем болезненном прошлом, лишь говорю, что в сорок восемь лет внутри меня что-то щелкнуло, побудив подать заявку на усыновление. Протягиваю Эрике телефон, на экране которого твоя фотография. Она показывает ее Индии.

– Красавица. Сколько ей лет?

– Двадцать три.

Трудно не думать о том, что передо мной сидят две женщины, не ставшие матерями по воле обстоятельств, а не по своему выбору. Я, напротив, сделала выбор сама, и для меня он стал проявлением силы. Пусть я и мать-одиночка, система опеки благоволит мне из-за престижной врачебной профессии, а вот для Эрики и Индии процесс усыновления был бы сложнее. Судья изучает кандидатов дотошнее, если они бедные. И с инвалидностью. И без мужей. Я отчетливее, чем когда-либо, осознаю, что обществу предстоит еще много работы.

Вернув телефон, Эрика переводит взгляд на меня, и ее лицо обескураживает меня своей зрелостью. Мне кажется, будто теперь я ребенок, а она взрослая.

– Схожу-ка за тортом, – говорит она и вскоре возвращается с тарелками. – Я работала когда-то официанткой. Вы знали?

Качаю головой. На тарелке ломтик бисквитного торта, увенчанный клубникой. Индия обожает клубнику, объясняет Эрика. Вкус и консистенция безупречные, торт легкий и воздушный – даже кулинару-профессионалу было бы непросто превзойти Эрику. Она предлагает мне кофе, и я с благодарностью соглашаюсь. Пока я наслаждаюсь десертом, в памяти всплывает день, когда я впервые пришла к ним домой и миссис Уильямс накормила меня похлебкой, сваренной над дыркой в полу. Я в жизни не встречала человека, который бы готовил вкуснее. Уильямсы питали мое сердце даже тогда, когда я не знала, как голодна. Внезапно я понимаю, что получила от них куда больше, чем могла дать сама.

Мы болтаем без умолку. Вспоминаем, как однажды миссис Уильямс перепачкала нос мукой, а мы ей об этом не сказали; как ездили в «Кеймарт» и я потратила целую гору мелочи на карусель для Индии; как Индия притащила немецкую овчарку в квартиру, а миссис Уильямс накинулась на ту с метлой; как забавно выглядел Мэйс, когда во время нашей поездки к океану зашел в воду прямо в носках. Они все это помнят.

Я ставлю пустую тарелку на журнальный столик и снова благодарю Эрику.

– Хватит благодарить, хорошо? Слушайте, доктор Сивил. Скажите-ка вот что. Само собой, я рада вас видеть. Для нас это счастье. Но почему вы надумали приехать спустя столько лет? Только не обижайтесь. Когда вы сказали, мол, хотите нас навестить, я встревожилась – может, что-то случилось? Вы же не с плохими новостями?

Я качаю головой и делаю глоток кофе. Эрика решила,