И унесет тебя ветер - Жан-Марк Сувира

— Госпожа Бриаль дома?

— Дома, дома. Опять, должно быть, пьяная валяется. Вы знаете, как она пьет? Ни один мужчина так не пьет, и давно уже!

Сосед увел Мистраля и Сент-Роз на задний двор: там они могли разговаривать так, чтобы Одиль Бриаль не видела полицейских. Он был очень огорчен, что по поводу пьянства госпожи Бриаль стражи порядка не задавали вопросов.

— Кто-нибудь бывает у нее? — спросила Ингрид.

Старик был не против помочь, но осторожничал. Ветер ведь мог и перемениться.

— Я у окна не все время торчу. Мне больше нравится тут, во дворе, в сторонке. Видите вон эту стенку? Я сижу и смотрю, как ящерицы на солнышке ловят мух. Знаете, до чего интересно! Тут две ящерицы, и у каждой своя территория. До того похожи — я их иногда путаю. И охотятся одинаково, и убивают.

Из дома стремглав выскочил щенок. Он носился и скакал, радуя хозяина, и не забывал обнюхивать Мистраля и Сент-Роз. С минуту они молча смотрели на щенка. Под крышей ласточки свили гнездо. Птицы летали туда и обратно, кружили над двориком. Щенок бегал за тенью от ласточек на земле и тявкал.

— Тихо, Раки, тихо, не трудись так. Ты же за тенью носишься, а ласточки в небе! Все равно не поймаешь!

Щенок еще раз тявкнул и отправился восвояси.

— Вернемся к Одиль Бриаль. Есть у нее сын? Навещает ее?

— Есть сын, есть, шпана непотребная. Много лет уж его тут не видали, и слава Богу!

— А других детей у нее нет?

— Одного такого на деревню с лихвой хватит. А он еще к себе приятелей водил таких же — совсем неприличные.

— Не припомните, как его звали?

— Нет, не помню. Ее спросите.

— А не останавливались около ее дома в последнее время легковые автомобили?

Старик поглядел в направлении дома Одиль Бриаль и задумался.

— Кажется, было дело. «Форд» старой модели, темного цвета. В то воскресенье, часов в восемь, остановился на несколько минут. Оттуда вышел человек, стоял ко мне спиной и разговаривал с ней.

— Вы не знаете, кто это мог быть?

— Спросите у нее сами. А мне уже пора, надо лекарство принять, не пропустить.

Сосед повернулся и пошел в дом. Обескураженные краткостью беседы, полицейские вернулись к двери дома Одиль Бриаль.

Ингрид без особой надежды еще раз позвонила. К своему удивлению, они услышали за дверью шаги и осипший голос:

— Кто там?

— К вам полиция, — ответила Ингрид.

— Правда? А чего полиции от меня нужно?

— Откройте, тогда узнаете.

Наступила тишина. Через несколько минут, потеряв терпение, Мистраль со всей силы хлопнул по двери ладонью. Одиль Бриаль, ворча, повернула ключ в двери и явилась перед полицейскими: грязная, всклокоченная, растерзанная, воняющая перегаром. На ней было нестираное черное платье с короткими рукавами, волосы немытые, седые, блеклые.

— Заходите. Я сейчас на кухню, кофе сварю. Пойдемте со мной, а дверь пусть открытая постоит, проветрится. Какого ж бояться воров, когда полиция в доме! — Одиль Бриаль хрипло рассмеялась, потом закашлялась. На ходу она шаркала ногами в разлохмаченных тапках.

Дом был такой же, как и хозяйка, — неприбранный и вонючий. Одиль Бриаль пошатывалась: действие привычного литра водки еще сказывалось. Проходя мимо диванчика, Мистраль взглядом указал Ингрид на пустую бутыль. Кухня была отвратная, в тарелках лежали объедки. Рядом с мойкой стояли батареи разнокалиберных бутылок, тут же — кусок протухшего камамбера, который так и не добрался обратно до холодильника.

Одиль Бриаль с явным удовольствием закурила и предложила полицейским кофе, но когда те увидели, в каком состоянии чашки, то отклонили предложение. Кухонный стол, накрытый кружевной скатертью, которая была белой с четверть века тому назад, был завален лекарствами. Над чашкой с полусгнившими фруктами кружили маленькие мушки.

Облокотившись обеими руками на стол, Одиль Бриаль держала в руках большую чашку кофе. Глядя на Мистраля, она рассмеялась:

— Вам бы сейчас кальвадосику выпить, а еще лучше коньячку. У меня хороший есть. Потому что, с вашего позволения, физиономия у вас такая, что вам полезно будет!

— Нет, спасибо, мне и так неплохо.

— Вы уж извините, только коньячок у меня хороший, а он же успокаивает! Давно я в таком виде не была. Иногда коньячок помогает. Так чего же от меня нужно полиции? Я ничего не боюсь! Я все налоги плачу, и за дом, и за телевизор, и все, что хотите! И тачки у меня нет, страховать ее не надо. Я тихо живу. Так в чем дело?

Не успел Мистраль сообразить, как попроще объяснить, чтоб было понятно женщине, витающей в алкогольном тумане, как в доме послышались шаги. Мистраль отвел глаза от Одиль Бриаль и увидел, что на пороге кухни стоит Поль Дальмат. Одиль Бриаль посмотрела в ту же сторону и воскликнула:

— А, и семинарист здесь! Его сюда как занесло?

Тот же день.

Сказать, что Мистраль, Дальмат и Сент-Роз были ошеломлены, — не то слово. Повисла тяжелая тишина. Все трое полицейских уставились на хозяйку дома. Она прервала молчание первой:

— Я что, ерунду спорола?

Ни Дальмат, все так же неподвижно стоящий на пороге, ни Сент-Роз, все никак не решавшаяся положить свой блокнот на грязный стол, ничего не ответили. Мистраль нарочито улыбнулся Одиль Бриаль, чтобы ее не отпугнуть.

— Почему вы назвали его семинаристом?

Полицейский улыбался, но Одиль Бриаль поняла, что разговор пошел совсем другой. Голос у гостя был суровый, совершенно не соответствующий выражению лица. Да и улыбался он одними губами, а глаза были мрачные, хмурые, под глазами мешки.

— Почем я знаю!

— Откуда вы знаете, что он семинарист?

— Что я там знаю? Нечего тут звенеть и глядеть на меня зверем. Мне насрать, кто он — семинарист или космонавт! Вы зачем пришли?

Мистраль не стал отвечать на вопрос Одиль.

— Вы этого семинариста уже видели?

— Нашли что спросить! Я ж его узнала.

— Когда видели?

Одиль Бриаль, все больше путаясь, крутилась на стуле и запускала пятерню в немытые волосы, словно причесывалась.

— Да почем я знаю? Может, с неделю. Вы, легавые, с чем явились-то?

— Кто вам сказал, что его зовут семинаристом?

Одиль Бриаль понимала, что падает в волчью яму. Она ответила как можно грубее, чтобы попытаться отвлечь полицейских: вдруг отстанут.

— Не помню кто! Что, годится ответ?

— Да, вполне.

Мистраль повернулся к Ингрид Сент-Роз:

— Который час?