Дочь для волка - Ханна Уиттен

– Они смотрят на меня так, как будто у меня три головы, – пробормотала Рэд.

– Ты – первый человек с той стороны Диколесья, которого они видят за последние лет сто, – ответил Эммон. – Даже будь у тебя три головы, ты привлекла бы меньше внимания.

«За последние лет сто», сказал он. Не «первый человек с той стороны».

– Так ты приводил сюда остальных?

Эммон чуть напрягся.

– Мерра приходила сюда один раз.

– Только один раз?

– Больше не успела.

Эммон зашагал быстрее, и Рэд пришлось почти бежать, чтобы не отстать от него. Он не видел, как Рэд прищурилась за его спиной.

Улица привела на широкую рыночную площадь. Навесы торговцев лепились вокруг лавок более серьезных купцов, построенных из дерева и камня. В центре площади стояла скульптура, изображавшая дерево, – настолько реалистичная, что Рэд показалось, что каменные листья вот-вот зашуршат на ветру. Под деревом собрались музыканты. Симпатичная девушка с серебристыми волосами, доходившими ей почти до колен, изящно кружилась под бой барабана. Она подмигнула Эммону, но тут заметила Рэд и сбилась с ритма. Выправилась и подмигнула и Рэд тоже.

На площади было шумно и многолюдно. Продавцы нахваливали свои товары – от скота и продуктов до ювелирных изделий и мебели. У Рэд разбежались глаза.

– Край – единственный город здесь?

Эммон схватил ее за руку и почти выдернул из-под тяжело нагруженной телеги. Та прогрохотала мимо. Эммон продолжал держать девушку за руку, а Рэд не делала ни малейшей попытки высвободить ее.

– Дальше от леса есть еще несколько городов, – сказал он. – Но их немного.

Эммон посмотрел вверх, как будто подсчитывал что-то в уме.

– Я думаю, вся обитаемая территория здесь размерами не превосходит Флориану.

Целая страна, скрытая за туманом и застывшая во времени.

Рэд приподняла бровь:

– Откуда ты знаешь, какого размера Флориана?

– Я видел карты, Рэдарис.

– Только старые, готова биться об заклад. За последние пятьсот лет границы много раз менялись, Волк.

– Может, тогда ты дашь мне пару уроков географии?

– Может быть. Ты производишь впечатление прилежного ученика.

– Одно из многих моих достоинств.

– То есть ты посчитал мои слова комплиментом? Смело, смело. – Но она улыбалась, произнося эти слова, и он тоже, и слегка сжал ее руку.

Эммон перевел их через дорогу и остановился перед каменным зданием, перед которым расположилась лавка под ярким навесом. По углам с него свисали колокольчики, крышей служил полотняный навес. На столах была стопками сложена одежда, платья на плечиках свисали с балок. Трепещущая армия платьев всех цветов, какие только может принимать лес, и всех фасонов, устаревших задолго до рождения Рэд.

В лавке торговали две женщины. Одна, постарше, чьи черные с проседью волосы были заплетены в косу вокруг головы, увидела Эммона и улыбнулась. Рядом с ней сидела девушка с золотисто-рыжими распущенными волосами, которые она украсила цветами.

Эммон кивнул пожилой женщине:

– Ашейла.

– Волк.

Женщина перевела взгляд голубых глаз на Рэд – оценивающий и одновременно удивленный.

– А это, должно быть, леди Волк. Я слышала, что Волк наконец-то вступил в брак. – Она наклонила голову. – Поздравляю, и да будет благословен ваш брак, леди Волк.

От того, что к ней обратились в таком официальном тоне, Рэд машинально расправила плечи.

– Можешь называть меня просто Рэд.

– Я хочу добавить кое-что к моему заказу, – сказал Эммон, указывая на плащ Рэд. – Ты можешь починить его?

– Я могу починить все, что угодно, мальчик, даже плащ, который выглядит так, как будто он распущен на нитки.

Ашейла внимательно осмотрела Рэд.

– Похоже, все, что вы заказали для нее, подойдет. Кто-то, – она выразительно посмотрела на Эммона, – не дал мне точных мерок.

Она двинулась к зданию – в ее движениях чувствовалась прирожденная грация – и крикнула напарнице:

– Я скоро вернусь, Лорет!

Магазин был пуст и тих – шум рынка не пробивался через каменные стены. По углам стояли манекены. Платья на них были заколоты булавками. У дальней стены стояли ткацкие станки с натянутыми на них, но еще не законченными тканями. На прилавке лежали заготовки для подошв ботинок и полосы кожи.

Внутри Ашейла еще раз оглядела Рэд. Сдвинула седые брови.

– Вы уверены, что не хотите просто взять новый плащ? – спросила она. – На этом столько дыр, что на заплаты уйдет столько же ткани.

– Почини его, – сказал Эммон из-за спины Рэд.

Он стоял так близко, что его выдох взъерошил ее волосы. После короткой паузы Эммон добавил:

– Я пришлю Файфа с дополнительными указаниями.

Ашейла приподняла бровь, но спорить не стала. Рэд сняла плащ и невольно погладила изорванную ткань, прежде чем передать ее Ашейле. Ее нежелание выпускать его из рук, должно быть, отразилось на ее лице – Ашейла смягчилась и очень осторожно свернула переданный ей плащ.

– Он будет как новенький, – ободряюще сказала Ашейла.

Рэд сглотнула:

– Спасибо.

Продавщица вежливо кивнула и двинулась к прилавку, на котором лежала перевязанная бечевкой стопка одежды.

– Сапоги не совсем готовы, – бросила она через плечо.

– Их может забрать Файф, – ответил Эммон.

Ашейла усмехнулась:

– Скажи ему, что я найду бутылку вина, которое Вальдрек не разбавил. Он…

Слова Ашейлы потонули в приглушенном реве, который заставил всех троих замереть на месте. Ужас, безумие и боль звучали в нем. Рев повторился, к нему добавились такие звуки, словно кто-то царапал камень. Он доносился снизу, прямо из-под ног. Рэд и сама не заметила, что вцепилась в руку Эммона и стиснула ее, пока он протестующе не заворчал.

В подвале снова заскреблись, затем заревели. Рев постепенно стих, сменившись хныканьем.

В наступившей тишине Эммон посмотрел на Рэд, ожидая, что она отпустит его. Но она этого не сделала. Тогда он взял ее руки в свои – большие, грубые, покрытые шрамами.

– Насколько он плох? – тихо, словно боялся, что их кто-то подслушивает, обратился Эммон к Ашейле.

– В таверне его продержали две недели, – таким же полушепотом ответила та. Она сунула лежавшую на прилавке одежду в холщовый мешок, затянула завязки. – Бросался на опоры подвала снова и снова, пока наконец не сломал одну. С тех пор он здесь, но…

Она замолчала. Глаза ее заблестели, и Ашейла часто заморгала, чтобы не дать слезам скатиться по щекам.