Сладкая горечь - Стефани Данлер

Голова Лайзы упала ей на руки, и Ник отодвинул подальше корзинку с хлебом, потом приборы, потом ее скомканную салфетку. Она даже не шелохнулась.

– Пойдешь после смены выпить? – спросил Уилл.

– Ты уже все? Ник мне еще даже список на завтра не дал.

– Хочешь наскоро вкусняшку? – Двумя пальцами он коснулся кончика носа.

– Рановато, – отозвалась я. Я протирала бокалы и смотрела на него. – Теперь ты и на смене балуешься?

– Сегодня – исключение. Хизер, Симона, Уорен… да в зале было просто гала-шоу, они меня вусмерть загоняли.

– А разве у нас не каждый вечер гала-шоу? – спросила я. – У тебя усталый вид, малыш.

Он кивнул. Я подумала, как эгоистично с ним себя вела, но не могла найти в себе должной вины. Это был еще пример чего-то, что не сумело сохранить положенный ему смысл. Он был просто парень.

– Пойду закинусь. Придержишь мой табурет?

К нам подошла миссис Гласс, одна из пожилых завсегдатаев и, пусть это и не моя обязанность, протянула гардеробную бирку. За конторкой хостес было пусто.

Я редко бывала в гардеробной. Иногда приносила оттуда дополнительные табуреты. Дверь была уже приоткрыта.

В первую секунду я их даже не заметила. Я увидела пустые вешалки, пылесос, ведро уборщицы. Но в углу сидели полногрудая худенькая Миша и Говард, такой же плотный и надежный, как предмет меблировки. Миша сидела у него на коленях боком, ее юбка раскинулась веером по его коленям и свисала на пол. Она зажимала рукой рот, точно боялась издать какой-то звук, а одна его ладонь лежала у нее на пояснице, точно он чревовещатель.

– Да? – спокойно спросил Говард, глянув на меня испытующе. Ни один из них не шелохнулся.

– Извините, – выдавила я и выбежала, захлопнув за собой дверь.

Мой взгляд механически скользнул по залу, но, похоже, никто ничего не заметил. Тут я вспомнила про миссис Гласс. Я постучала в дверь гардеробной. Оттуда не доносилось ни звука.

– Миша, – шепнула я в дверь. – Мне нужна шуба миссис Гласс. Я просуну бирку под дверь. Она ждет.

И я убежала назад к кофемашине.

Миссис Гласс заметно пошатывало. Она пребывала в некоем параллельном измерении, где все лица и места слились в одно месиво. Ее дни словно бы поставили на «повтор». Ничто ее не шокировало.

– Люди так глупы, – пробормотала я себе под нос.

Миссис Гласс навострила уши.

– Вашу шубу сейчас вынесут.

Я развела в горячей воде средство для чистки кофемашины и швырнула туда портафильтры. Я схватила малюсенький гаечный ключ и очень осторожно отсоединила горячие стальные сетки от поддона и их тоже бросила в смесь. Я заставляла себя делать привычные движения, давя в себе истерический смешок.

– Какого черта, Флафф? Еще последнего заказа не было. Вдруг Лайза захотела бы кофе?

– Ник, – отозвалась я многозначительно. – Слишком поздно для эспрессо.

Миша вышла с шубкой в руках, и миссис Гласс хлопнула в ладоши. Они тандемом прошли к двери, и миссис Гласс исчезла в ночи. Ник, обойдя стойку, взял Лайзу за локоть. Она пыталась протестовать.

– Он вообще понимает, что наделал? – только и расслышала я и тряхнула головой, стараясь все из нее выбросить.

– Я знаю, – говорил тем временем Ник, помогая ей спуститься с табурета, поддерживая, когда она покачнулась.

Он мягко надел на нее пальто, застегнул пуговку у шеи. Лайза не плакала, но лицо у нее кривилось, было растерянным, словно кто-то пытается ее разбудить. Вот живешь себе и думаешь, что твоя жизнь принадлежит тебе, а это не так. Ее жизнь больше ей не принадлежала. Я подумала о Симоне.

– А вот я знаю, – повторял Ник.

Вышел Говард. Я постаралась сделать непроницаемое лицо. Зайдя за стойку, он достал два бокала для виски, а затем и бутылку восемнадцатилетнего «Макаллана». Более, чем когда-либо, заинтригованная, я смотрела, как он разливает. Обычно он делал вид, будто его власть ровным счетом ничего не значит, тогда как на самом деле она пропитывала каждый его жест. Этот скотч ведь абсолютно запретный. Ко мне по стойке скользнул бокал, и я его поймала. Скотч обжог мне рот, он был таким крепким, что я словно бы пятками его почувствовала.

Говард смотрел на улицу, где Ник все еще в «полосках» и переднике ловил такси.

– Опасная игра, верно? – со вздохом сказал он. – Я про истории, которые мы себе рассказываем.

IV

– Пошел!

– Беру, – пропела Ариэль.

Я хихикнула в очереди за ней, хотя ничего особенно смешного тут не было. Уилл ткнул меня локтем в бок, мол, заткнись, а я рассмеялась еще пуще. Мы играли в «Поди-найди». «У тебя в заказе есть джин?» – «Есть». – «У тебя в заказе пшеничное пиво?» – «Нет». – «Поди найди». – «Есть в заказе скотч?» – «Нет». – «Поди найди». Тот, у кого в заказе не было загаданного, должен был пойти и украдкой раздобыть напиток или снедь на всех. Я выудила из ведерка для охлаждения белого вина бутылку «Сансера». Вечер только начинался, первые тикеты лениво ползли из сервисного принтера, старшие в смене официанты бездельничали у своих станций, вода на столах налита до краев. Шеф демонстрировал приготовление блюд дня на конвейере, а Скотт готовил стойку выдачи к запаре. Меня ожидали чуть хмельные и томные вечер и ночь с друзьями.

– Заказ завсегдатаев, стол Сида, – крикнул Скотт. – На Двадцать Третий два тартара сразу, фуа-гра сразу, сформато сразу. – Он внимательно осмотрел две тарелки в окне выдачи. – Пошел! На Тринадцатый один аспарагус, один грюйер. Устрицы по готовности.

– Уже бегу, – пропела я. – Забираю.

Вылез новый тикет, и Скотт мельком глянул на него, протягивая мне блюдо дня с аспарагусом, на котором подрагивало яйцо-пашот. И вдруг он застыл.

– Заб-и-иираю, – повторила я и дальше вытянула руки, чтобы схватить тарелку.

Скотт уронил ее на стойку, и яйцо соскользнуло. Шеф поднял голову.

А Скотт побелел как полотно и произнес:

– Из департамента здравоохранения пришли.

Отложив нож, Шеф самым спокойным и самым размеренным тоном, какого я никогда от него не слышала, произнес:

– Никому. Не. Трогать. Холодильники.

Кухня взорвалась. Шеф взлетел вверх по лестнице. Все бросились кто куда. Со всей кухни в мусор полетела всякая всячина: половина окорока прошутто, вязанки колбасок, висевшие у станций мясного цеха. Ручники взмывали как вымпелы к потолку и падали в мусорные баки. Все, что было на поверхности, все в процессе нарезания или даже подсаливания отправилось в мусорные баки. Картофель, который как раз рубили для фритюра, утренний редис для завтрака, который как раз мыли, соусы, которые как раз разливали по маркированным контейнерам. Из подвала прибежали со швабрами стажеры и принялись бешено мести из углов, носильщики сортировали мешки для мусора, повара у конвейера снимали с полок над своими станциями контейнеры с банданами, термометрами и фонариками-карандашами.