Жестокая любовь государя - Евгений Сухов

— Батюшка наш царь Иван Васильевич тебя на службу зовет. Жалованьем не обидит. Оклад будешь иметь в пять раз больше нынешнего. — Лекарь молчал, а Висковатый продолжал настаивать: — В любой монете, в какой пожелаешь. Хочешь московскими? Польскими? А ежели желаешь, так и немецкими можно.

— Немецкими мне, — сразу согласился Шуберт. Скуповат эрцгерцог, деньги больше на фавориток тратит, а старому слуге только учтивые улыбки достаются.

— Будешь следить за здоровьем государя, его жены, а также чад царских оберегать от хвори станешь. — Дьяк достал грамоту, в которой были написаны условия договора. — А государь наш не обидит, щедро награждать умеет. На словах велел передать, что, кроме того, имение получишь сразу, а через три года работы — еще одно. Ну как? А?

Шуберт согласно кивал. Ему было известно, что русский царь платил щедро, а итальянские архитекторы за год работы получали столько, сколько за всю жизнь не могли накопить немецкие купцы. А что ждать от скупердяя эрцгерцога?

— Только вот здесь в договоре добавочка одна имеется, — неловко заметил дьяк.

— Какая же? — стал внимательно всматриваться в бумагу Шуберт.

— Ежели помрет царица или чадо государево по вине лекаря… лишить тогда его живота.

Шуберт улыбнулся. Смерть на шестом десятке жизни не пугала его. К тому же он достаточно верил в свое искусство врачевания, чтобы так просто отказаться от царских денег. Немчина знал себе цену, и предложенное жалованье как раз соответствовало уровню его таланта.

— Я согласен, — немного помедлив, отвечал лекарь.

И вот сейчас, осмотрев тело царицы, немец понял, что Анастасии способна помочь либо дьявольская сила, либо искусство такого мастера, каким был старый Шуберт.

— Это плохой знак, — продолжал лекарь, — весьма похоже на то, что царица отравлена. Еще несколько часов — и могло быть поздно, но вы вовремя обратились к старине Шуберту, — улыбнулся врачеватель.

Сейчас он напоминал архангела, в чьей власти карать оступившихся и миловать раскаявшихся.

— Травлена?!

— Да, государь, — бесстрастно подтвердил лекарь, как будто речь велась об испорченных яблоках, купленных девкой на базаре.

— Кто сделал это?

— Мое дело лечить, государь, поэтому я здесь. У меня припасено лекарство, которое ей поможет, и уже через несколько дней царица Анастасия займет место рядом с тобой.

Бояре молчали, понимая, что гнев государя в первую очередь обрушится на них.

— Когда это могло произойти?

Лекарь задумался только на секунду, потом уверенно отвечал:

— Думаю, вчера утром, может быть, немного позднее, цезарь.

— Спаси государыню, лекарь! Христом богом прошу, только спаси! Золотом осыплю.

— Государь, — вмешался вдруг Григорий Захарьин, — ты всякому немчине не доверяй. Опоит государыню зельем, а потом ни одна знахарка не поможет! Сведет он государыню в могилу! — заклинал боярин, чей густой голос прошелся по палатям погребальным звоном.

— Не для того я немца выписал, чтобы царицу знахаркам доверять! Немчина пускай Анастасию Романовну лечит! — прикрикнул Иван.

— Царь, все эти лекари хуже колдунов, — настаивал на своем Григорий Юрьевич, — никогда не знаешь, чего они сыплют.

— Нет! Свое слово сказал! — прикрикнул государь, и широкая ладонь громко прихлопнула подлокотник.

— Царь Иван Васильевич, позволь хоть за немчиной присмотреть, пускай свое снадобье сначала мне передает.

Лекарь безучастно стоял в стороне, наблюдая за спором царя со слугою. Он представить себе не мог, чтобы на австрийском дворе кто-то посмел бы возразить эрцгерцогу. Что поделаешь, на Руси всегда были варварские порядки. Это не просвещенная Европа, и надо смириться с дикостью.

Шуберт скучал в Москве. Придворная жизнь была серой и вертелась вокруг молодого царя. Не было здесь светских приемов с кокетливыми дамами и галантными кавалерами, не звучала гитара, а на дуэлях дворяне не отправляли друг друга к праотцам с любезными шутками. Разве можно отнести к развлечениям кулачный бой и пляски девиц, разгоряченных пивом?

В Европе все было изящно, женщины даже отдавались изощренно и со вкусом. И единственное, что компенсировало все неудобства, так это неслыханно большое жалованье. А из-за него лекарь Шуберт мог вытерпеть еще и не такое.

— Хорошо, — согласился Иван, — быть по-твоему. Вот что, лекарь, — воззрился самодержец на Шуберта, — свое зелье будешь отдавать кравчему, пускай поначалу он пробу снимет, а потом он уже Григорию Юрьевичу отдаст, а уж затем его царица отведает. И еще вот что я хочу тебе сказать, немец. — Иван Васильевич сделался серьезнее обычного. — Умрет царица… голову потеряешь.

Шуберт согнул шею, и трудно было понять, что значит сей поклон — готовность предоставить свою голову или обычная немецкая вежливость.

Григорий Захарьин лично отвечал за здоровье племянницы. В первый день боярин не пускал никого, приказал царицу поить святой водой, настоянной на мощах, знахаркам повелел прыскать в углы заговоренную воду и ставить траву против бесов, шептать над государыней молитвы и совершать наговоры.

И действительно, царице полегчало, едва она испила святой воды. Краснота с лица ушла, и она попросила бульона.

Захарьин, глядя на Анастасию, лепетал:

— Все святая водица! Это она чудеса делает. В позапрошлом году девка слепая прозрела, когда ее святой водицей окропили. А в этом году старцу — он совсем не ходил, помирать собирался — дали испить животворящей воды. Так потом этот старец лет на тридцать помолодел! А наша Анастасия Романовна еще через костры сигать будет! Почему водица та чудодейственна? А потому, что на мощах старцев настоена, которые весь свой век вере служили. Вот их святость на людей и переходит.

Девки, которые гуртом вились вокруг конюшего и прислуживали царице, охотно соглашались:

— Истинно так, Григорий Юрьевич. — И, уже обращаясь к государыне: — А ты, голубушка-матушка, еще испей, вот тогда тебе совсем хорошо станет.

Царица пила, и жар спадал.

Григорий Юрьевич, раздвигая животом сгрудившихся девок, наклонялся над племянницей, трогал ладонью ее лоб.

— Денька два пройдет — и царица совсем поднимется.

Однако к вечеру Анастасии сделалось худо. Не помогали уже настои трав, напрасны были заговоры, но Григорий Юрьевич по-прежнему не доверял лекарствам. Боярин просто не допускал до себя немца. Всякий раз велел говорить, что его нет, ссылался на занятость, а однажды, столкнувшись с Шубертом в коридорах дворца, просто обозвал его проходимцем.

Лекарь бегал со склянкой зелья за конюшим, умолял передать его царице, но боярин был непреклонен.

— Анастасию Романовну отравить хочешь?! — орал он. — Государь еще не ведает про твое лукавство.