Жестокая любовь государя - Евгений Сухов

Проснулся Василий Захаров.

На чужом месте он всегда спал плохо, а тут как уснул, так и пропал совсем. На лавке лежали чистые порты, сорочки — видать, хозяин о нем позаботился. Дьяк облачился во все свежее, но легче от того не стало.

Дверь открылась, и на пороге предстал Петр Шуйский. В руках он держал бобровую шубу.

— Вот тебе подарок, от царя мне досталась. Только и надевана трижды. Один раз, когда посла императорского встречал, а еще два раза, когда с царем на моленье в Троицу уезжал. Вот так-то! Она тебе как раз по плечу будет.

Вот об этакой обнове и мечтал Василий: чтобы шуба была до самого пола, рукава широкие, а воротник такой, что можно спрятать не только нос с ушами, но и всю голову.

— Неужно мне? — опешил Захаров от такой щедрости.

— А то кому же! Ты мой гость! И вообще хочу тебе сказать, Васенька: Шуйские тебе всегда рады. Не проходи мимо нас. Кто тебя приветит, если не мы? А ты шубку-то померь. Хорошо она на тебе смотреться будет.

Надел Василий шубу и утонул в бобровом меху. Ладный подарок вышел, ничего не скажешь.

— Ну чем не окольничий! — воскликнул Шуйский.

— Как же теперь тебя отблагодарить, боярин?

— А ты уже отблагодарил. Или вчерашнего разговора не помнишь? То-то! Я тебе еще и коня своего отдам, и сани летние для тебя велю запрячь, почетным гостем с моего двора отъедешь.

Василий вернулся домой под вечер. Шуба лежала на санях дорогим красивым зверем, и порывы ветра безжалостно теребили густой длинный мех. Казалось, проснется сейчас диковинный зверь и ускачет с саней прямиком в лес.

Грех было не обернуться на такое чудо, вот и вертели мужики головами, провожая взглядами запряженные сани.

На свой двор Василий пришел гордый. Бросил сенной девке на руки шубу и повелел:

— Травами обложишь, чтобы моль не истребила вещь. — А конюху сказал: — Коня в стойло. Завтра я на этом красавце у двора появлюсь.

Лукерьи в этот день во дворце тоже не было: отпустила своих боярышень и девок царица. Видно, любились государь с государыней нынче с утра до вечера, а иначе чего им от опеки спасаться? Вот завтра всех к себе и призовут, как натешатся.

Лукерья была одной из сенных девок царицы и считалась у нее любимицей. Именно она заплетала Анастасии Романовне косу, она же и ленту вплетала. Сама Лукерья была дочерью окольничего из дворянского рода, предки которого во дворце служили стряпчими и стольниками. Однако отец Лукерьи пришелся по нраву великому князю Василию Ивановичу, который и сделал его окольничим. Тот и привел потом во дворец десятилетнюю Лукерью, которую поначалу определили держать над царицей балдахин, а затем девица была допущена в покои государыни и стелила постелю.

Анастасия Романовна не однажды отмечала старание дворянки, которая и косу бережно заплетет, и звонким голосом не обижена: как запоет, так псари во дворах слышат. А прошлым летом подарила царица ей платок, который выткала сама. Так теперь Лукерья его с головы и не снимает.

Дважды царица брала Лукерью с собой на богомолье, где поставила ее старшей среди сенных, а однажды доверила нести на блюде кику.

Василий поднялся на крыльцо. В кармане лежал махонький пузырек с ядовитым зельем (так и прижигал грудь, словно сам отравы испил!). Да ежели Лукерье захотеть, так она разом чародейством царицу заморит. Плеснет малость из горшочка зелья на перины — и не станет Анастасии Романовны.

Призадумался Василий Дмитриевич. Чин окольничего — это по-доброму, от него только шаг до боярина. Хоть сам из худородных, а кто знает, может, и до боярской шапки дотянешься.

Лукерья уже вышла на крыльцо, чтобы встретить мужа. Привечала большим поклоном как хозяина, и он достойно перешагнул высокий порог.

— Здравствуй, жена. Заждалась?

— Заждалась, Васенька, — пропела Лукерья.

Захарову подумалось о том, что жена за последний год иссохла. Куда девался сочный румянец, а щеки, напоминавшие раньше пасхальные сдобы, ввалились вовнутрь.

Быстро бабы стареют. Родила дочурку, и красота сбежала, как цвет с яблони.

Лукерья не гневила мужа ревностью, и Василий не однажды проводил грешные ночки в слободах, где жили жадные до любви стрелецкие вдовы.

Может, Лукерья и догадывалась о чем, но всегда молчала, а если и встречала взгляд мужа, то спешила опустить глаза на землю. Сейчас он не завалился спать, как обычно, а пожелал Лукерью — приобнял жену за талию и повел в постелю.

Баба разомлела от ласк: стонала, вздыхала, исходила криком, а потом ее прошиб пот. Лукерья успокоилась и скоро затихла.

— Хороша ты была сегодня, — похвалил Василий. — Давно такого не было, а то, прежде чем расшевелить, столько сил тратил.

— Ласков ты был со мной, Васенька, — призналась Лукерья. — Вот оттого и получилось.

Жена была права. Ей оставались крупицы того счастья, которое перепадало прочим девкам. Случалось, Василий по три дня дома носа не показывал. А если и присылал домой весточку, то всегда она была краткой: дескать, на службе у государя и ждать нечего.

Бабы, признав в нем дворового вельможу, сговаривались с Василием легко, отдавая думному дьяку заветные часы любви.

А тот не уставал тешить плоть — на сеновалах, в сенях, на заимках. Про его проказы бояре в Думе были наслышаны, называя думного дьяка «котом смердячим».

Что ни говори, а порода у него не та — смерд, одним словом. И вот это честолюбивое желание дьяка подняться выше своей фамилии бояре Шуйские подметили в нем давно. Вот потому обратились именно к нему. И еще одно было верно: не тягаться ему с родовитыми боярами — коли откажешь в просьбе, так голову снесут.

Василий Захаров отдышался малость и заговорил о том, что мучило его последние сутки.

— Царица-то тебя жалует, Лукерья?

— Жалует, Васенька, от всех отличает. Два дня назад подсвешник подарила. Сам он серебряный, а подставка у него из камня змеевика.[57]Может, взглянуть желаешь?

Подарок царицы мало интересовал думного дьяка, махнул он рукой и продолжал:

— Я вот нынче у Шуйских был, там и ночевать остался. Вот живут бояре! Одной только челяди во дворе с сотню душ будет. Половину дня трапезничали, так они для меня аж шестнадцать блюд сменили. Малиновой наливки, почитай, с ведро выпили.

— Ба!.. Ба!.. — только и восклицала женщина.

— К чему я это говорю?.. И я бы мог так жить. Ни умишком, ни чем другим не обижен. Ежели не вышел чем, так это родом. Вот Шуйские сказывали, что помогут мне окольничим стать, а уж там далее я сам до боярской шапки дотянусь. Жалованье получать богатое стану, имение куплю. Дочурку нашу за боярского сына отдадим, и будешь себе мед попивать на старости лет.