Руны и зеркала - Елена Клещенко

– Эй, ты чего творишь? – возмутился Сергей, выбравшись из шкафа.

Он попытался вырвать пульт из стремительных рук. Аталайна прижалась к Сергею бедром, обняла, а потом пол ушел из-под ног. Сергея впечатало спиной в линолеум, прям как в пятом классе, когда он ненадолго увлекся дзюдо. Девушка оседлала поверженного преподавателя математики. Лицо у нее сделалось отчаянное. Даже для Пальмера это было чересчур.

– Пять нажиманий! Пять! И Никандр всё помнёт!

– Слезь с меня моментально! – заорал Сергей, но Аталайна крепко прижала его руки коленями к полу.

Она разорвала комбинезон на груди и вытянула цепочку, на которой болтались два светящихся синих кубика. Сергей с ужасом заметил – ткань комбинезона вспучилась в месте разрыва, края потянулись друг к другу и срослись. Аталайна сунула кубики их ему под нос:

– Узри! Тут морщинки твоей жизни.

– Кто ты такая?!

– Ты не отсюда родом, Никандр! Ты жил, ты был, ты морщил мозг, помял его жизнью!

– Помо…!

Аталайна зажала Сергею рот ладонью, откинула крышечку на пульте, ловко вдавила в него светящийся кубик.

– Адьюнц тебя уловил! Стирай тебе… помятость? Забывай слово на букву «п». Морщины с мозга стирай, тебя сюда запихай! Тишь! Я всё верну!

Аталайна нажала несколько кнопок.

– Можно было кубик глотай. Но тогда долго дней будет проминай – один, два, семь, много! А сморщиватель – чик, и ты сызнова Никандр!

Сергей замычал, борясь со стыдным желанием укусить ее за руку – мама учила, что девочек кусать нельзя. Аталайна нажала кнопку на пульте:

– Раз!

Сергей перестал извиваться и замер. Его мозг окатило волной игольчатого холода. Всё вокруг сделалось из папиросной бумаги – тронь, и порвется. Аталайна нажала кнопку:

– Два!

Всесветлый Урф, как тут тесно и пыльно. Сергей почувствовал себя так, словно давным-давно его нарядили клоуном, налепили уродливый нос, бордовые уши, рыжий парик. Теперь он почувствовал себя в силах сбросить эту гнусную бутафорию. Еще чуть-чуть, и он станет собой. Аталайна отняла руку от его рта. Сергей улыбнулся ей, пока робко, но уже узнавая. Аталайна собралась нажать кнопку в третий раз, но тут входная дверь распахнулась. Девушка резко повернулась и крикнула:

– Адьюнц!

Ее рука скользнула к карману комбинезона, но раздался льдистый звон, и девушка упала на Сергея, судорожно обняв его руками. Сергей лежал и смотрел в потолок, не в силах пошевелиться. Адьюнц подошел, хрустнув коленями, сел на корточки. От него пахло пивом, луком и котлетами.

– Предотвращено преступление шестого уровня, – сказал Вывих.

Он поднял сморщиватель, откинул крышечку, извлек потускневший кубик.

– О, да тут и контрабанда.

Он стащил Аталайну с Сергея, перевернул ее на спину.

– Знакомая мордашка. Узнал ее, Никандр? Нет еще? Я едва успел.

Сергей лихорадочно пытался пошевелить хоть пальцем, но напрасно. Вывих заглянул ему в глаза, печально улыбнулся:

– Мне тебя жаль. Правда. Но придется отсидеть до конца – до две тысячи пятидесятого.

Сергей с ненавистью смотрел на Вывиха. Вонючее и животное!

– Ну-ну… Сейчас спущусь к себе и всё сотру с главного пульта – сразу станет легче.

Вывих поднялся, ухватил Аталайну за ногу и потащил ее к выходу. Сергей совладал с левой рукой и коснулся ее волос.

Сергей осознал, что чайник свистит, когда тот наполовину выкипел. Он оторвался от тетрадей и выключил газ. Разогнул спину и помассировал шею. Почему-то болел правый бок. Потому что спортом надо заниматься. Всё, последняя контрольная проверена. Пальмер на поправку пошел, глядишь, прорвется на четвертый курс.

– Тук-тук! – сказал от порога Вывих. – Серый, ты чего дверь не запираешь?

– Вывих, заходи! Чай принес?

Вывих зашел на кухню. В левой руке он держал пачку чая, в правой – холст на подрамнике.

– Ты чего, опять мне картину продашь? – ужаснулся Сергей. – Две уже в зале висят, оранжевая и зеленая.

– «Абрикосовая Валькирия № 37» и «Лаймовая Гудрун № 24», – серьезно поправил его Вывих. – Нет, я тебе ее в залог оставлю за восемьсот рублей. В пятницу заберу. Гля.

Он водрузил картину на стол.

– Как тебе? – пытливо глянув на Сергея, спросил Вывих.

С холста на Сергея пристально смотрела девушка с волосами цвета ультрамарин.

– Как-как… Да никак! Чего они у тебя все низкозадые такие, а?

– Дурак, – обиделся Вывих. – Ставь чайник, я тебе черного нашел.

– Не хочу я чая. У меня вобла есть. Астраханская, икряная. Давай, может, по пиву вдарим?

– Сей момент, – обрадовался Вывих. – Жди меня, и я вернусь!

Он ухватил картину и резво побежал за пивом.

Сергей сунул в рот сигарету, опустил руку в карман за спичками и вытащил оттуда светящийся синий кубик.

– Ты… Но ты…

Даже в сумраке видно, как побледнел. Прыгающие губы, круглые глаза – сам на себя не похож. Пальцы вцепились в край цветастой простыни.

– Да! Что ты так перепугался?! Ты же сам этого хотел! Попробуй только сказать, что нет!..

Трудно ли комнату превратить в тюрьму? Комнату, улицу, коридор, лекционный зал? Легко. Я теперь сама себе тюрьма. Подходишь к любому компу, кладешь палец на тач-энтер – и мерзкие багровые вспышки в глазах. «Личный вход закрыт до вынесения приговора».

Я имею право свободно перемещаться по территории компании «Арником» и квартала, где живут сотрудники. Со мной здороваются, называют по имени, сочувствуют – и убегают, как только им кажется, что я могу заговорить об этом… о том самом. И правильно: беседовать с обвиняемой обо всяких гадостях – дело судебного психолога, долговязой Ольги Леонидовны.

Майкл – тот просто отвернулся. Посмеяться бы, а я чуть не заплакала. Обиделся? Или думает, что я его сдала? Не дождется. Я все сделала сама.

– Я все сделала сама.

Ольга Леонидовна качает головой.

– Позвольте вам не поверить, Вероника. Я не подвергаю сомнению вашу квалификацию, но осуществить валом такого уровня… Потом – это уж, извините, по моей части, – женщины крайне редко развлекаются подобным образом, это мужская забава. Скорее даже мальчишеская.

– А я ненормальная женщина.

– Вика, ваша агрессия – напускная. Должна сказать, что вы напрасно покрываете того, кто дал вам информацию. Во-первых, следствие его все равно выявит, во-вторых, ему ничего серьезного не грозит. Его проступок – в сущности, мелочь.

Поняла. Его проступок – мелочь по сравнению с моим. Но я его не сдам.