Наследие - Виталий Храмов

– Все с ним будет хорошо, – повторила Ворониха, – он – вернется. Ты бы, владыка, пообщался бы с зазнобой своей. Отвел бы душу. Изведешь себя напрасными терзаниями.

– А ты нам нужен, – сказал с другой стороны Нис. – Нет у нас иной судьбы, кроме единой с твоей. Моя девочка почуяла гибель Медведя, боль Ворона, значит, нам некуда возвращаться. Теперь только с тобой. До самой победы!

– Сумрака я бы почуяла. Не чужой он нам, – сказала Ворониха, осаживая коня. Нис сделал то же самое, одновременно с женой. – Он вернется. Он радуется. Он встретил кого-то, что-то свершилось, от чего душа его запела. Старого друга, которого он боялся. Он вернется. И – не один!

И они ускакали.

Белохвост усмехнулся. Гибель Князя Медведя – очень плохо. И объясняет задержку Марка. А старый друг, которого он боится? Решительный Марк – боится? Он боялся только Деда. Даже Олега – совсем нет. Ястреб!

Белохвост рассмеялся смехом человека, решившего сложную, неразрешимую задачу. И тоже развернул коня.

Ворониха права. Белый соскучился по глазам и улыбке Синеглазки.

Двинулись. Сначала ни шатко ни валко, но темп движения гужевого поезда с каждым часом возрастал.

С девушкой было легко и приятно. Люди не доставали его заботами, старались решить возникающие сложности сами, роились, двигаясь от одного старшего к другому, совещаясь. Они решили дать командиру хоть малую, но – отдушину.

Незаметно преодолели намеченный путь. На закате вышли к берегам Красноводной.

На возвышении собирался Совет. Ждали командира. Так и не сумев прийти к единому мнению – переходить бродом реку сейчас или ждать утра.

Белый въехал на холм как был – с Синеглазкой и ее, ставшим уже постоянным, телохранителем Лицедеем, развлекавшим девушку в скуке сценками, доводя ее до смеха, лицом и голосом изображая всех знакомых. Лицедей был одаренным, хотя и сам не знал этого. Не увидели бы этого и остальные, если бы не Марк. Потому был он не обученным, да и не желающим учиться магии. Его врожденного дара, скорее таланта, хватало только на небольшие преобразования собственного тела и голоса, но делал он это очень быстро и очень ловко, талантливо. А к Синьке он тянулся, как одаренный к Жизни к мастеру Жизни.

Командир выслушал доклады старших о положении дел и состоянии поезда. Главными аргументами было то, что Корень нашел на той стороне удобное место для стоянки, а серьезных опасностей не нашел. А против переправы были общая усталость людей и коней, состояние перегруженных повозок, а от этого – опасность не успеть с переправой засветло и риск оказаться в темноте разорванными рекой на две части в походном порядке.

Белый встал на стременах, осмотрел поезд бредущих людей, Пустоши вокруг, положение светила, почему-то посмотрел на Комка. Повернулся к Прибытку, получившему, кроме привычного звания старшины и привычных и понятных ему обязанностей, еще и совсем странное звание «завхоз», а вот с чем едят эту невидаль – Прибыток еще не разобрался. Потому что командир не удосужился перевести это слово с таинственного и незнакомого, магического, наверное, языка на обычный – человеческий.

– Завхоз, – сказал командир, – делай, что хочешь, но если хоть одна повозка раскорячится на переправе, я тебя на свой меч надену, как порося на шомпол, понял?

Прибыток икнул, невольно глядя за плечо командира, на рукоять его меча.

– Вижу, что понял. Зуб! Подтягивай людей и строй их на переправе. На берегах. Комок! Магам надо обеспечить переправу. Невидимой Рукой, телекинезом вы должны владеть. Кроме того, вырасти столбы каменные на берегах, и мы протянем меж ними канат. Понимаешь?

– Да, Ал, – кивнул Комок, – сделаем.

– Но всю Силу не трать. Когда перейдем, поперек переправы сделаешь ров прямо по дну. Наши преследователи пусть помучаются. А если нам вновь потребуется когда-то эта переправа, то возведем мост. Давно пора. Корень! Тебе нужны дополнительные указания?

– Нет, мой князь, – улыбнулся циркач.

– Всем остальным – тащить повозки на тот берег. Всем народом. Оставаться нам на этом берегу много хуже. Много хуже.

– Думаешь? – спросил Корень, который уже развернул коня, чтобы скакать во главу колонны, к своим дозорам, а сейчас осадивший так, что конь присел.

– И даже проверять не желаю! – отрубил рукой командир, бросив, ставшее уже привычным: – Работаем!

Совет разъехался. Остались только сам командир и Синька со своим Лицедеем.

– Далеко еще? – спросила Синька.

– Немного осталось. Красноводная – грань земель Змей. Там, на том берегу – ничейные земли. Пустоши на три дня пути. До Синей Реки. Перейдем ее – уже на землях Лебедя будем. Так и пойдем вдоль Синей до истока. Она с гор наших бежит, большую петлю по Пустошам делает, до впадения в Красноводную. Но мы туда не пойдем.

– Ты же сказал – уже земли Лебедя, – спросила Синеглазка.

– Люди Лебедя мало освоили землю. Больше жмутся к морю. Оно нас кормит. Все крупные города – за Хребтом Лебединым. По эту сторону – редкие малые и бедные городки знаменосцев Лебедя. Очень своевольных… – Белохвост улыбнулся своим воспоминаниям. – Они немного даже презирают людей, что от них по ту сторону гор, у моря, называют их «захребетниками». Ведут себя вызывающе, дерзко. А сами – бедные, как портовые крысы. Их богатство – большие семьи. Держатся друг друга. Зато гонора – на пятерых хватит. Вечные драки между пустошниками и захребетниками, меж козопасами и моряками. Но лучшие воины Лебедя – как раз те, что живут по эту сторону гор. В войске сразу образуют свои общины. Друг друга поддерживают. И друг перед другом бахвалятся. Такой стойкостью войска мало какой князь может похвастаться. Я именно из-за этих козопасов сломал традицию, вводя их в Бессмертные. Род их худ, но мужество их – велико.

Улыбка сползла с лица командира, сквозь зубы он процедил:

– Им и принимать Змей и людоедов первыми.

– Если их уже не съели, – сказал Лицедей голосом самого Белого, приняв очень похожее на командира лицо.

Белый кивнул, принимая замечание и показывая, что принял такое поведение Лицедея, не счел его поступок и слова нарушением чести. Позволив тем самым не только пародировать самого себя, но и открывать рот в их присутствии, иметь и высказывать свое мнение.

Лицедей даже чуть выпрямился в седле. Умалением достоинства командира это быть не могло – такого княжич не допустил бы. А могло означать лишь одно – Лицедея только что повысили до близкого. До дружины. Командир приблизил, возвысил, поставил рядом с собой бродячих циркачей, всеми презираемых, по сословному, общественному положению бывших даже ниже городских сборщиков навоза.

Ну, Синеглазка – понятно. Она на то и маг Жизни. Тут Судьба была благосклонна. Корень – ее брат. Родственные связи. Но он-то? А остальные? Дозорные – это как егеря. А у егерей очень высокое положение в обществе. Значит, это – не случайность, а закономерность. И всего этого они добились сами. Благодаря командиру, но – сами. Лицедей, не заметив, принял лицо Корня, подумал: «Знай наших!»