Лисье зеркало - Анна Коэн

Луиза почувствовала щекочущие небо запахи талька и керосина. Олле, а это мог быть только он, склонился, чтобы больше никто их не услышал, и шепнул:

– Бум!..

В следующую секунду Хёстенбург содрогнулся.

***

Гостям «Эрмелина» потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать, что произошло нечто грандиозное и разрушительное. Глухой рев взрывов, казалось, не стихал, а наоборот. Волны проходили по земле, как конвульсии, роняя картины со стен и тонконогие бокалы со столов. Кусок витиеватой лепнины откололся от потолка над столом и с треском обрушился на еще разложенные карты, припорошив зеленое белым. Те, кто только что упирался, чтобы остаться в кабинете, со всех ног бросились наружу вместе с охраной. Но их было слишком много – в дверях и на лестнице началась давка.

– Держи! Быстрее! – Чайка всучила Луизе мешок из рогожи. – Деньги греби, чего стоишь!

И они бросились собирать пачки лиловых купюр со стола и пола в мешок, торопясь и иногда промахиваясь мимо его горловины.

– Не так быстро. – Кто-то вцепился в предплечье Чайки и грубо рванул ее наверх. – Баронесса, говоришь?! Ты… маленькая тварь! – Одной рукой разъяренный Марсель Бланш удерживал оба ее запястья, а другой пытался сорвать с нее маску птицы.

Чайка откинула голову назад и со всей силы ударила Марселя лбом в переносицу. Тот взвыл, и кровь, брызнувшая из сломанного носа, рубиновыми каплями окропила его белоснежную манишку и лицо девушки.

– Пошел ты! – Чайка плюнула себе под ноги, пока шулер, покачиваясь и держась за нос, отступал к стене. – Да быстрей уже, что ты как малахольная! – крикнула она Луизе и снова принялась ей помогать.

– Охрана! Они заодно! Сюда, – визжал Якоб.

Ожидая подмогу, он расхрабрился и кинулся к девушкам, попытался вырвать у них мешок с деньгами. Серебряная вилочка, казалось, только этого и ждала. Она сама скользнула от запястья к пальцам и оказалась крепко зажатой в кулаке Луизы. Через мгновение вилка уже насквозь прошила длинными зубьями руку управляющего. Якоб закричал еще громче и трясущейся рукой вырвал вилку из кисти, не прекращая выть, а затем бросился вверх по винтовой лестнице в углу кабинета.

– Взять их, взять! – выкрикивал он на бегу.

– Идут ведь, – буркнула Чайка, утираясь уже далеко не белоснежным рукавом. – Сволочи… Вяжем мешок, и ноги в руки!

Топот ног по ступеням действительно был все ближе и ближе. Во всем здании «Эрмелина» раздавались вопли и стоны, женский визг и звон бьющегося стекла – все пытались выбраться на улицу. Но эти шаги двигались в обратную сторону, к кабинету.

В распахнутых дверях их встретил Олле, свободный и от фрака, и от фальшивого горба, в котором был спрятан мешок. Луиза видела его силуэт в неестественной, но полной уверенности позе. Когда охранники оказались на расстоянии вытянутой руки, что-то мелькнуло в руке Миннезингера. А после – переливчатое, золотое, охристое, красное – из его рта полилось пламя.

Огонь, вырвавшись на волю, вцепился в одежды, в волосы и лица, вгрызся в кожу и ткань, заставил людей по-звериному выть и скулить, биться о стены и бестолково толкаться. Олле дохнул еще раз – и занялись тяжелые драпировки, украшавшие стены кабинета. Горький черный дым начал быстро заполнять пространство.

Вероятно, Олле не мог разговаривать – у него во рту до сих пор был керосин, – поэтому одним только жестом он велел девушкам следовать за ним вниз. Чайка повисла на руке Луизы и потянула ее к дверям. Перехватив мешок поудобнее, та поспешила.

Тут из дыма и тени перед ними вынырнула фигура великана. Павел, прикрывая рот рукавом, крикнул им, чтобы бежали не к главному выходу, а через кухню. Он подтолкнул их к лестнице, а сам бросился в пылающие недра кабинета Якоба. Девушки пытались звать его, но тут же захлебнулись дымом. Единственный выход был впереди. На лестнице их снова попытались остановить, но Олле, словно дракон, хлестал их огненным кнутом направо и налево. Загорелись ковровая дорожка, бархатные шторы, льняные скатерти ресторана. Под ногами хрустели и перекатывались забытые и уже бесполезные фишки с изображением горностая.

Вот и дверь кухни. Ее металлическая ручка еще не успела нагреться от разрастающегося кругом пожара. За дверью метались повара и официанты, еще не до конца осознавшие, что происходит. Проносясь мимо них, Луиза выкрикивала:

– Бегите на улицу! Пожар!

В то же время Олле вновь отхлебнул на случай погони из кожаного бурдюка с горючим, который раньше прятался на дне коричневого саквояжа. К счастью, больше не пришлось ничего поджигать.

Когда они вырвались на улицу, Чайка упала на колени, сипло дыша и откашливаясь, будто у нее была легочная болезнь. Луиза с Олле поставили ее на ноги и повлекли дальше, как можно дальше. По пути к телеге, крытой темными чехлами, картежница со стоном скинула туфли на каблуке:

– О-о, проклятые подпорки!.. Чуть не угробили меня на лестнице!

Запряженная пегая лошадка тоненько и очень тревожно заржала.

– Там Павел! Вербер в огне! – опомнилась Луиза, взбираясь на телегу, груженную бочками, от которых исходил сильнейший запах моря.

– Он выйдет. Скоро. – Олле упрямо выдвинул подбородок, но в его глазах было не так много уверенности.

Луиза с ужасом смотрела, как лопаются окна, как пламя вырывается сквозь почерневшие проемы и с гулом рвется вверх. По одному выскакивали через заднюю дверь фигурки в белой кухонной униформе.

– Вон он! – завопила Чайка и снова зашлась сухим кашлем.

Действительно, из бездны пламени, из жаркой преисподней, которой стал «Эрмелин», вынырнул Павел. Он двигался широкими, грациозными скачками медведя, от которого не убежать, не спастись. На плечах великана громоздился еще один бесформенный мешок, на вид тяжелый. Приблизившись к друзьям, Павел свалил свою ношу в телегу.

– Теперь – едем! – крикнул он и вскочил на облучок, чмокнув губами, как заправский кучер, и лошадка пошла. Сначала мелкими, неуверенными шажками, но потом почуяла свежий воздух вдали и застучала копытами быстрее.

– Укройтесь там, – бросил через плечо Павел, чье лицо покрывали пятна сажи.

Они покорно забились на дно телеги, окруженные бочками, в которых плескалось таинственное содержимое, а сверху укрылись брезентом. От Олле несло гарью и керосином, а от бочек – рыбой и солью, и неизвестно, какой из запахов был сильнее. Деньги в мешке тихо хрустели под ними: Чайка сидела прямо на нем, а Луиза, совершенно обессилевшая, повалилась на шершавую рогожу животом. Телега покачивалась и подскакивала на булыжниках, в бочках плескало.

– Эй! Э-эй? Что в нем такое? – тихо спросил Олле у Павла, легонько пиная второй мешок.

– В нем – личная причина, – буркнул Павел.

Все громче и громче надрывался пожарный колокол: они приближались к площади с ратушей.

– А в бочках? – не унимался Олле. Он был так бодр, будто не устраивал пожара в игорном доме несколько минут назад.