Смерть на кончике хвоста - Виктория Платова

— Найдется, но…

— Наливайте полный.

В глазах Воронова затеплился осуждающий огонек, но водку онвсе-таки налил.

— Вы алкоголичка? — участливо спросил он, когдаНаталья молодецки залила спиртное себе в глотку.

По телу сразу же разлилось тепло, а реальность «восьмерки» уподъезда перестала пугать Наталью. Наоборот, она почувствовала неожиданныйприлив сил. И рассмеялась.

— Алкоголичка? Возможно, что алкоголичка. А такжеворовка, похитительница собак и завравшаяся убийца.

— Что-то вы неважно выглядите. Идемте в комнату.Успокоитесь и все мне расскажете.

— Да. Мне нужно рассказать… Мне обязательно нужнокому-то рассказать.

Двухсотграммовый стакан водки, так по-гусарски выпитый,все-таки дал о себе знать: знаменитая вороновская ширма покачивалась — вместе сЛао Цзы, буйволом и Китаем, который он покидал. Покачивались и «Ундервуд», икрестовина окна, и вороновские скорбно поджатые губы.

— Мне обязательно нужно…

— Выкладывайте, Дарья.

— С этого и начнем. С имени. Меня зовут неДарья. — До чего же дешево звучит, черт возьми! Теперь она похожа накокетливую потаскушку, скрывающуюся за литературным псевдонимом «Манон Леско».

— Ну и?..

— По порядку. Широкова Наталья Ивановна. Это я. Ядействительно нашла собаку. Я действительно приехала сюда, на Васильевский.Потому что этот адрес был написан на собачьем ошейнике. Действительно, этот…ДЕЙСТВИТЕЛЬНО! И я осталась в этой растреклятой квартире, потому что она мнепонравилась. Потому что она была под завязку заполнена дорогими вещами идорогой техникой, потому что у меня… той самой, которая Широкова НатальяИвановна… у меня жалкая комнатенка в коммуналке на Петроградке. И соседи,которых я ненавижу. И которые ненавидят меня…. Все это время я врала себе… Яжду настоящую хозяйку, я слежу за ее собакой, как же!.. А я просто хотелаотдохнуть, поваляться в чужой кровати, поваляться в чужой ванне. Элементарноежелание, пусть низменное, но элементарное… А потом я нашла паспорта ипросроченные билеты. Но даже это меня не насторожило… Я слушала все звонки в автоответчике,я залезла в чужую электронную почту — это казалось таким невинным, это казалосьигрой. Я даже ездила на встречу с бывшим парнем хозяйки. И это тоже была игра…Своего рода. Ничего страшного, ничего угрожающего… Но сегодня… Сегодня я нашларубаху с пятнами крови…

— Кровь тоже ненастоящая? Кетчуп или вишневыйсок? — совсем не к месту спросил Воронов.

Наталья осеклась. Черт его дери, этого писателишку, он неверит ни одному ее слову, он — человек с мозгами и воображением. Тогда что ужговорить о страже закона, который протирает сейчас штаны в «восьмерке».

— Не думаю, — сказала она. — История, которуюя вам рассказала несколько дней назад, — это все правда. Вы понимаете?

— С трудом. — Воронов сел в кресло напротивнее. — Значит, роман, который я сейчас пытаюсь написать…

— Это моя собственная история! Теперь вам понятно?

— А труп в багажнике?

— Труп в багажнике — самый настоящий. У меня газетынаверху… И по телевизору об этом говорили.

— Я не смотрю телевизор.

— Да. Я помню… Я потому и рассказала.

— И вы хотите, чтобы я поверил в этот сентиментальныйбред? В эту конфетную историю, которая при столкновении с реадьной жизньюпросто на куски развалится?

— Хочу, — отчаянно выдохнула она. — Оченьхочу.

— Но такое количество случайностей… Так просто небывает.

— Это в книге не бывает. — Ах, если бы здесь былаНинон с ее полузабытым театроведческим образованием и критическим складомума!.. Наталья собралась с силами и закончила:

— Потому что в книге все нужно оправдывать. А в жизни…не перед кем оправдываться. Литературных критиков у нее нет.

— А жаль. Ну и куда вы шли на ночь глядя?

— Сдаваться. Человек, который сидит в «Жигулях», онпасет эту квартиру, понимаете? Он уже звонил в дверь, сказал, что из милиции.

— А вы поверили?

— Я до сих пор не могу поверить. Ни во что.

— Ну ладно, — Воронов встал и прошелся покомнате. — Подвожу итог. Значит, по вашим словам, вся этапсевдодетективная история, которую вы мне навязали, произошла на самом деле.

— Происходит, — поправила Наталья. — Она незакончилась. Она закончится тем, что меня упекут. Никто не будет слушатьдетский лепет о собаке. Если человек не использует ни одного повода, чтобыуйти, значит, у него есть масса поводов, чтобы остаться. Этого мне не простят.Вы знаете, чем я занималась последние несколько часов? Стирала свои собственныеотпечатки по всей квартире.

— Зачем?

— Чтобы меня не нашли, черт возьми!!!

— А вы что, имели приводы?

— При чем здесь это?

— Если не имели — тогда все это мартышкин труд. Вашихпальчиков нет в картотеке. Это и ребенку понятно. На вашем месте я бы не сталтак драматизировать ситуацию.

— Драматизировать?! — Наталья нервнорассмеялась. — Убит человек, а в моем доме лежит его паспорт, билет насамолет и рубаха… Вся в крови…

— В вашем доме? — Воронов поймал ее на слове ихихикнул.

— Не в моем, не в моем… Черт… Давайте поднимемся, и высами все увидите…

— Отличная идея.

Воронов двинулся к выходу. И у самой двери обернулся:

— Ну?!

В его голосе вдруг появились такая сила и такая спокойнаявластность, что Наталья вздрогнула. Еще неизвестно, кого нужно опасаться больше— ублюдка из «восьмерки» или этого одержимого писателя. А если он сталписателем, как все они становятся — отставные капитаны, майоры и полковники?Если у него в любом милицейском отделении брат и сват, а в спальне сидят автоматчики?Но выстрелов в спину не последовало, и Наталья двинулась в коридор.

Уже надев сапоги (и зачем только снимала?), она жалобнопопросила у Воронова:

— Выгляните, пожалуйста, на лестницу. Мало ли что…

Воронов хмыкнул, но все же подчинился. Через несколькомгновений пришли утешительные новости.

— Все в порядке. Никого. Можем идти.

Трусливыми перебежками они добрались до шестого этажа, иНаталья вставила ключ в замок. За дверью было слышно тихое поскуливание. Тумавсе еще не теряла надежды размять лапы на улице. Наталья вздохнула: и ненадейся, душа моя.

Когда ключ в замке повернулся, Воронов неожиданнозаартачился.

— Я же совсем забыл… У вас собака.

— Ну и что. Она кроткая, как овца, сама всех боится.