Григорий Распутин. Тайны «великого старца» - Владимир Хрусталев

Он дружески жмет мне руку, прощаясь со мной в дверях. Из этой аудиенции, продолжавшейся больше часа, я выношу впечатление, что император настроен хорошо и уверенно смотрит на будущее. Вряд ли стал бы он в противном случае так благосклонно излагать наши общие воспоминания за время войны. Затем ярко проявились некоторые черты его характера: его простота, отзывчивость, удивительная память, прямота намерений, мистицизм; в то же время и его слабая уверенность в своих силах и вытекающее из нее постоянное искание опоры во вне или в тех, кто сильнее его». (Палеолог М. Царская Россия накануне революции. М., 1991. С. 73–76.)

Жандармский генерал-майор А.И. Спиридович позднее отмечал в эмигрантских воспоминаниях по этому поводу: «27 февраля (правильно 28 февраля 1916 г. – В.Х.) Палеолог был приглашен во дворец на сеанс просмотра фильма. Показывали оборону Вердена. На другой день Государь на аудиенции обещал ему помочь Франции при первой же возможности. Наше наступление началось 9 марта, несмотря на неблагоприятные климатические условия. Наши войска имели большой успех, но несли и большие потери. Немцы должны были взять с французского фронта несколько дивизий. Но наступившая 15 марта оттепель заставила приостановить наступление. Дороги были испорчены. Окопы залиты водой. Не было никакой возможности сражаться. Стихия побеждала волю человека. Приходилось ждать». (Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция. Воспоминания. Минск, 2004. С. 297.)

По воспоминаниям председателя Государственной Думы М.В. Родзянко: «1 марта последовало Высочайшее соизволение о направлении дела Сухомлинова в первый департамент Г. Совета для разрешения вопроса о предании его суду. Подписывая бумагу, Государь заметил: “Приходится принести эту жертву”.

Три недели спустя первый департамент вынес постановление о назначении предварительного следствия, которое и признало, что к генералу Сухомлинову, согласно обвинительному акту, надо применить личное задержание. Верховный следователь доложил об этом министру юстиции, который согласился на арест Сухомлинова. Бывший военный министр был заключен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости. Жена его, игравшая такую важную роль в его вольных и невольных связях с лицами, уличенными в шпионстве, не только была оставлена на свободе, но ей даже были разрешены свидания с мужем. Она добилась через Распутина аудиенции у царицы, и та ей стала покровительствовать». (Родзянко М.В. Крушение империи и Государственная Дума и февральская 1917 года революция. М., 2002. С. 160–161.)

Император Николай II отправился 2 марта из Царского Села в Ставку в Могилев.

«2-го марта. Среда

С самого чая читал, писал Николаше, принял Бориса [Владимировича], адмирала Бестужева, Штюрмера, Шебеко и Козлова из Монголии. Почти не видел Аликс; простился с ней и поехал на станцию с детьми в санях.

В 12 час. тронулся в поездку, через Тосну по Николаевской ж. д. Гулял на двух станциях. Много читал. Голова устала от последних дней.

После обеда поиграл в кости»[157].

По воспоминаниям жандармского генерал-майора А.И. Спиридовича о событиях той поры: «А во дворце в это время решался вопрос о министре внутренних дел. Об удалении Хвостова Государь уже решил твердо. Он так ясно понимал всю суть этого дела, что держать Хвостова просто не мог. Ведь он читал все документы до покаянных писем Ржевского и Илиодора включительно. Он знал дело лучше всякого Штюрмера. Еще накануне Штюрмер по требованию Государя представил список трех кандидатов на пост министра вместо Хвостова: князя Николая Голицына, графа Алексея Бобринского и егермейстера Петра Стремоухова. Государь министром внутренних дел назначил Штюрмера.

Ровно в полдень императорский поезд унес Государя в Ставку». (Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция. Воспоминания. Минск., 2004. С. 294–295.)

Государыня Александра Федоровна в этот же день написала супругу письмо:

«Мой родной, милый!

Не могу тебе выразить, какое удовольствие мне доставило твое пребывание здесь, хотя тебе оно принесло бесчисленные хлопоты и было утомительно. Больно, что тебе приходится приезжать домой не для отдыха, а наоборот, поэтому я должна даже радоваться, когда ты уезжаешь. Такое счастье, что мы причастились вместе! Эти последние дни я совершенно одурела от боли, так что была ни на что не годна; многих вопросов хотелось бы коснуться до твоего отъезда и так и не могла их вспомнить. Я в отчаянии, что мы через Гр. (Распутина. – В.Х.) рекомендовали тебе – Хв. (А.Н. Хвостов, министр внутренних дел. – В.Х.). Мысль об этом не дает мне покоя, ты был против этого, а я сделала по их настоянию, хотя с самого начала сказала А., что мне нравится его сильная энергия, но он слишком самоуверен и что мне это в нем антипатично. Им овладел сам дьявол, нельзя это иначе назвать.

Я в последний раз не хотела об этом тебе писать, чтоб не беспокоить тебя, но мы пережили тяжелые времена, и поэтому было бы спокойнее, если бы теперь, до твоего отъезда, что-нибудь было решено. Пока Хв. у власти и имеет деньги и полицию в своих руках, я серьезно беспокоюсь за Гр. и Аню. Дорогой мой, как я устала! Твое дорогое присутствие и нежные ласки успокаивают меня, и я боюсь твоего отъезда. Не забудь держать при себе икону нашего Друга как благословение для ближайшего “наступления”. О, как я хотела бы всегда быть с тобой, разделять с тобой все, видеть все! Впереди такое тревожное время. И так неопределенно, когда мы опять увидимся. Мои молитвы непрерывно сопровождают тебя, родной мой. Да благословит Господь твою работу, все твои начинания и да увенчает их успехом! Хорошее время настанет, если ты будешь терпелив, я в этом уверена, только многое надо еще претерпеть. Я знаю, что значит для твоего сердца все эти “потери и смерти” – воображаю, как Эрни теперь страдает! О, это ужасная, кровавая война! Извини за скверный почерк, но голова и глаза болят, и сердце ослабело от всех этих страданий. О, мой дорогой, любимый, бесценный, мой Солнечный Свет, так тяжко, когда ты уезжаешь, хотя ты еще гораздо более одинок, и мне-то не следует жаловаться, но для меня такая отрада и отдых чувствовать твою дорогую близость. Прощай, милый, любимый мой. Да благословит тебя Господь Всемогущий, да сохранит он тебя от всякого зла на всех путях твоих и да благословит он все твои начинания! Да поможет он тебе найти достойного преемника для Хв., чтоб у тебя было одной заботой меньше!

До свидания, Светик, обнимаю тебя горячо и нежно целую, остаюсь, любимый, твоей верной

Женушкой.

Я рада, что С. Петр. (Федоров, доктор. – В.Х.) с тобой – предпочитаю его всем остальным твоим спутникам, – а также славный Морд. – Н.П. также подружился с Феод. только потому, что он так тебе предан. Воейков самоуверен и держит иногда нос по ветру, если это ему лично выгодно.

Благодарю тебя бесконечно за всю твою любовь, в которой – моя жизнь». (Переписка Николая и Александры Романовых. 1915–1916 гг. М.; Л., 1925. Т. IV; Платонов О.А. Николай Второй в секретной переписке. М., 2005. С. 410–411.)