Путь на восток - Мила Гусева

Такая несусветная глупость, но мне жизненно необходимо хоть немного времени, чтобы собрать воедино всю решимость.

Где-то в глубине души ещё теплится слабый огонёк надежды, что с минуты на минуту Барклай откроет глаза и скажет, что ей внезапно стало лучше. Но такому никогда не бывать. Это лишь бесплодные фантазии моего разума.

Но малая часть безвольных мыслей всё же воплощается в реальность — спустя несколько томительных секунд она действительно приходит в сознание. Резко распахивает подёрнутые пеленой глаза и мгновенно закашливается, схватившись здоровой рукой за грудную клетку. Из горла Бьянки вырываются жуткие клокочущие звуки, а на обветренных губах выступает тёмная кровь со сгустками.

Мне становится чертовски плохо — не морально, а физически. Голова начинает кружиться, виски взрывает резкой болью, желудок скручивает тошнотворным спазмом.

Oh merda, как же невовремя.

А потом раздаётся оглушительно громкий звук выстрела — и Барклай падает замертво. Промеж широко распахнутых голубых глаз быстро расплывается кровавое пятно.

Вот только… я так и не нажала на курок.

Резко оборачиваюсь назад, едва сумев сохранить равновесие из-за мерзкого головокружения — и вижу, как хренов герой медленно отводит в сторону автомат Калашникова, принадлежащий миротворцу.

А потом оружие выпадает из его ослабевших пальцев на пыльную сухую землю, и Торп опускается на колени, ссутулив плечи и спрятав лицо в дрожащих ладонях.

Всё кончено.

Дальнейшие действия я произвожу словно на автопилоте — убираю за спину автомат, зачем-то перевязываю высокий пучок на голове, набрасываю на тело и лицо Бьянки ещё влажную простынь, наплевав на то, что цветастая ткань местами испачкана рвотными массами. Какая разница? Барклай мертва, и подобные неудобства её уже не смутят.

Голова продолжает кружиться, но я напрочь игнорирую собственное недомогание.

Украдкой бросаю взгляд в сторону доморощенного героя — он так и сидит на коленях в статичной позе, и сердце в моей груди болезненно сжимается вопреки всем законам нормальной анатомии. Я понимаю его. Oh merda, я слишком хорошо представляю, что он сейчас чувствует — ведь всего пару месяцев назад на его месте была я. Мёртвый брат по-прежнему является ко мне в кошмарах, и время оказалось неспособно залатать эту зияющую брешь в моей душе.

В умении выражать сочувствие я никогда не была особенно сильна, но оставить Торпа в полнейшем эмоциональном раздрае и заняться более существенными вещами — например, придумать, что делать с телом Бьянки, ведь лопаты у нас нет — я не могу.

Поэтому после непродолжительных размышлений я очень медленно приближаюсь к нему и осторожно кладу руку на макушку. Хренов герой отнимает ладони от лица и резко вскидывает голову, встречаясь со мной взглядом — вопреки ожиданиям, его глаза абсолютно сухие, зато всё тело бьёт мелкой дрожью.

— Ты всё сделал правильно, — шепчу я, почти ласково перебирая пальцами мягкие каштановые пряди. Когда-то Ксавье сказал эту фразу мне, и это возымело эффект, пусть и совсем минимальный. По внутреннему наитию воспроизвожу его монолог практически дословно. — Ей больше не больно.

— Я знаю, — Торп коротко кивает, стараясь убедить то ли меня, то ли самого себя.

А потом вдруг перехватывает мою ладонь и тянет вниз, заставляя сесть рядом с ним на пыльную стылую землю. Подчиняюсь без возражений — подбираю ноги под себя, кладу подбородок ему на плечо и устало прикрываю глаза. Наши пальцы переплетаются, и мне вдруг отчаянно хочется забрать себе хоть малую толику той тягостной боли, что теперь много дней (месяцев? лет?) будет точить его душу.

Мы сидим так довольно долго.

Солнце полностью скрывается за горизонтом, на бархатной черноте небосвода вспыхивают крохотные огоньки первых звёзд — далёких и равнодушных. Я невольно задаюсь бестолковым вопросом, что испытали астронавты, застрявшие на космических станциях, когда Земля внезапно перестала выходить на связь. Подобные бесцельные мысли ненадолго увлекают меня и уводят от бесконечных неотложных проблем.

Но реальность неизбежно напоминает о себе.

Особенно резкий порыв ветра срывает простыню с лица Бьянки, на котором навсегда застыло умиротворенное выражение — мышцы расслабились, черты разгладились, и теперь только уродливая культя на месте правой руки напоминает о том, какие страшные муки она испытывала в последние часы своей жизни.

Вдобавок из Кадиллака выбирается бледный как смерть миротворец, сообщивший, что Синклер с младенцем наконец заснули.

— Как нам копать могилу? — севшим голосом спрашивает он после непродолжительной паузы, стараясь не смотреть в сторону Барклай.

— Нам не нужна грёбаная яма в земле, — глухо отзывается хренов герой, невидящим взглядом уставившись в пространство перед собой. — Нам нужен костёр.

Практически до самого утра мы втроём слоняемся по окрестностям, собирая ветки потолще — благо, вокруг растёт множество низких иссохших кустарников. Энид единогласно решаем не будить — незачем ей испытывать дополнительный стресс, она и так слишком настрадалась.

А потом складываем ветки в огромную кучу высотой больше метра и общими усилиями заворачиваем тело Бьянки в саван из окровавленного полиэтилена за неимением других вариантов.

А потом тихо чиркает зажигалка, и погребальный костёр быстро занимается огнём, выбрасывая в розовеющее небо сноп искр.

А потом солнце снова встаёт над горизонтом, напоминая о том, что мы всё ещё живы.

И должны продолжать путь.

Община Ла-Ромен, так нелепо отнявшая у нашего альянса ещё одного человека, очень быстро остаётся позади.

Напоследок заезжаем в злополучную публичную библиотеку, чтобы взять оттуда подробную карту Канады с бесчисленными синими пятнами озёр и крохотными точками множества населённых пунктов — и находим на ней конечную цель материковой части маршрута. Форт Вьё, расположенный в регионе Кот-Норд должен стать отправной точкой на Ньюфаундленд.

Остаётся надеяться, что в местном порту уцелело хоть одно судно, чтобы переплыть залив святого Лаврентия.

А дальше однообразные дни в дороге и труднопроизносимые названия на французский манер сливаются воедино.

Пересекаем реку Оломан, делаем несколько коротких остановок на озере Коконипи, в посёлке Шевери и общине Пакуашипи. Лагерь на длительное время больше не разбиваем, по очереди сменяя друг друга за рулём.

Путь растягивается почти на шесть дней — серпантин дороги петляет между великим множеством мелких озёр, которых в Канаде больше, чем во всех остальных странах вместе взятых. Вдобавок многие мосты разрушены бурным течением рек, и постоянно приходится искать возможности объезда, а кое-где и вовсе пересекать вброд. Лишь по счастливой случайности удаётся избежать гидроударов, и обе машины остаются на ходу.

По пути попадается несколько мелких заброшенных портов, но ни в одном из них не удаётся отыскать нормальное судно — к однотипным деревянным причалам привязаны исключительно рыбацкие лодки, на которых преодолеть