Козырной стрелок - Андрей Ильин

— Про Иванова.

— Ничего не скажу. Я, как вы просили, интересовался. Никто ничего не знает. Пришлый он.

— А зачем людей Папы в Федоровке кончил?

— Точно не знаю. У них с ним какие-то свои разборки были. Вроде как Папа его захомутал, чтобы что-то такое узнать. А он братву перемочил и ходу. И теперь никак не отцепится...

Насчет «не отцепится» Старков отметил, но виду не подал Чтобы цену информации не набивать...

— Чего Папа у него узнать хотел, спрашивал?

— Спрашивал. Всякую ерунду мелют. А тех, кто мог что-нибудь знать, он там положил... А потом Шустрого.

— Разве Шустрого тоже он?

— А кто? Конечно, он! Шустрый его тогда в Федорово здорово обидел. Вот он его и нашел.

— Уверен?

— Конечно! Вся братва так считает. «Неужели еще и Шустрый, — расстроился Старков. — Ну отчего этому Иванову неймется?!»

— Что же ему. Шустрого мало показалось, что он за других взялся? — спросил следователь, возвращаясь к «никак не отцепится», как к совершенно второстепенному вопросу.

— Ну! Шмаляет одного за одним. Вначале пугал. Шнырю руку прострелил, Гнусавому ползадницы снес. А теперь по-настоящему мочит.

— Да ну? Я слышал только про раненых, — удивился Старков, хотя что про раненых, что про убитых узнал впервые.

— Я тебе точно говорю! Не меньше двух зажмурил! Одного так прямо у порога Папиного дома. А ты чего, не знал? — насторожился осведомитель, прикидывая, какой куш можно сорвать со следака за тех двух жмуриков.

— Да знал, конечно. Только думал, кто другой, не Иванов.

— Нет, не другой. Иванов. Он в Папу мертво вцепился, как оперативный кобель...

Вернувшись в кабинет, Старков отсмотрел сводки происшествий за последние две недели. Никаких убийств с использованием огнестрельного оружия он не обнаружил. Получается, врал сексот? Или они своих покойников по-тихому закапывают? А если закапывают, то, значит, не хотят привлекать к себе внимания. Почему?

Старков еще раз внимательно прочел сводки, выделив из более мелких происшествий стрельбу в туалете ресторана «Вечерний». Странное какое-то происшествие. Не грабеж, не убийство...

Старков позвонил в ближайшее к месту происшествия отделение милиции.

— Что сказал? — переспросил ведший расследование инцидента следователь. — Ничего не сказал. Ничего не видел, ничего не слышал, никого не подозревает. В общем, сел на унитаз, задумался, а когда хотел уходить, заметил в ноге дырку.

— Может, с ним еще раз переговорить?

— Без толку. Ничего он не скажет. Не по чину ему правду ментам докладывать.

— Бывший зек?

— Рецидивист. Три ходки. Ныне один из подручных Королькова.

— Королькова?

— Ну.

— Точно Королькова?

— Точно...

Зачит, не ошибался сексот. Значит, действительно Иванов вцепился в Королькова по кличке Папа. И если организовать за тем наблюдение, то есть шанс отыскать возле него Иванова. Небольшой шанс, но шанс, которого раньше не было!

— Может, все-таки передумаешь? — в последнее мгновенье проникновенно спросил начальник следственного изолятора. — А то у нас тут не профилакторий. Здоровья не прибудет. По-человечески советую.

Капитан Борец недобро ухмыльнулся. По поводу фразы о человечности.

— Зря! — сожалеюще вздохнул начальник сизо. — Очень зря! Все, Кравчук. Можешь забирать его.

Надзиратель прошел в кабинет и встал за спиной капитана.

— Встать! Капитан встал.

— Шагай давай! — подтолкнул капитана в спину, в сторону двери. — Ну, шевелись!

Капитан обернулся и посмотрел на надзирателя. Так, что тот отступил на шаг.

— Я говорю, идти надо, — совсем другим тоном сказал он. — Направо. Теперь налево. Прямо. Лицом к стене.

Загремел засов. В коридор дохнуло жарким, спертым воздухом.

— Заходи!

Капитан шагнул в камеру. И услышал, как за спиной со скрежетом захлопнулась тяжелая металлическая дверь, отсекая его от той, прошлой жизни.

— Ну что, заходи, мил человек, — сказал приторно добрый голос. — Кем будешь?

Капитан не ответил, прошел в глубь камеры и громко спросил:

— Где мое место?

— У параши, — ехидно хохотнул кто-то.

Другой ткнул в плечо и показал на пол под нарами.

— Можно там. Под нарами кто-то зашевелился и высунул голову.

— Занято тут.

Капитан быстро осмотрелся, нагнулся к первому ярусу коек, сбросил с них чьи-то вольготно развалившиеся ноги и сел.

— Чего это он? — удивленно спросили сзади.

— Никак борзый? Слышь, Носатый, здесь борзый явился.

Камера зашевелилась, с нар свесились головы, из-под нар проглянули любопытствующие глаза.

Перед капитаном встал Носатый.

— Ну ты чего? — спросил он. — Правил наших не знаешь? Не знаешь — спроси. Тебе люди добрые скажут.

— Новеньким место под нарами, — быстро подсказали в толпе, обступившей Носатого.

— Ну вот...

— Я сквозняков боюсь, — объяснил капитан и отвернулся, не желая продолжать разговор.

Камера замерла. В предощущении крупного скандала. Носатый махнул головой. Несколько стоящих подле него парней сорвались с места, подскочили к капитану.

— А ну, сойди с места! — с угрозой сказали они. Потянулись, ухватились за плечи и локти.

— Руки! — резко сказал капитан.

— Что?!

— Руки! Я сказал!

— Да его, похоже, учить надо! — удивился кто-то и ударил капитана кулаком в лицо.

Тот мгновенно отклонился, перехватил руку и, до хруста вывернув ее, отбросил от себя.

— А-а! — заорал нападавший, качая и щупая травмированную руку. — Чуть не сломал. Гад!

Его приятели в едином порыве обрушились на обидчика, но все и разом достать его не смогли. Мешал нависающий сверху второй ярус нар. Капитан несколько раз точно и расчетливо ударил ногами в лодыжки и коленные суставы наступающих врагов. Те, взвыв, отпрыгнули, но тут же снова набросились на капитана. Несколько нападающих с двух сторон, не обращая внимания на удары, упали на ноги, ухватили их, прижали к себе и потащили капитана вниз, на пол. Другие, используя момент, били обездвиженную жертву по корпусу и лицу.

Возле двери камеры стоял надзиратель и, приблизив ухо к глазку, слушал, что там, внутри, происходит. Слушал, но ничего не слышал.

На полу нападавшие, усевшись на ноги и грудь, стали сильно и методично бить поверженное тело. Теперь они были уверены в успехе, потому что даже лев бессилен перед стаей шакалов. И еще потому, что они не раз применяли этот, беспроигрышный, все против одного, прием. И всегда выигрывали.