Город, которым мы стали - Нора Кейта Джемисин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну-ка подождите, это же полная хрень, – говорит Манхэттен, хмурясь. Бронка запоздало осознает, что еще ни разу не слышала от Манхэттена ругательств. Какая странная черта для острова, где все постоянно шлют других куда подальше. – Никто из нас этого не делал. И вообще, мы все находились здесь, кроме…
Он замолкает. Медленно, неумолимо к ним приходит понимание. Бруклин тихо стонет. Куинс недоверчиво качает головой. Выражение лица Манхэттена ожесточается. Бронка сама не хочет в это верить… Но вывод неоспорим.
Конг взвешивающим взглядом наблюдает за каждым из них – и Бронка понимает почему. Он проверяет, не притворяется ли кто-нибудь из них удивленным или встревоженным.
– Что ж, – наконец произносит он, и его тон немного смягчается, – мне говорили, что в Нью-Йорке пять боро, а я вижу только четверых. Ну и еще ее. – Он кивком указывает на Венецу, которая уже чуть ли не целиком залезла в морозилку. Похоже, она что-то ищет за древней коробкой неаполитанского мороженого, оставшегося от вечеринки по случаю дня рождения Джесс.
Статен-Айленд. Напала на Сан-Паулу. И поскольку это произошло здесь, в Нью-Йорке, так далеко от его родины, город не смог защитить своего аватара, и тот серьезно пострадал.
– Нет. – Манхэттен встает и начинает расхаживать по комнате. – Наверняка произошло какое-то недоразумение. Она – часть нас.
– Возможно… – Бронка проводит рукой по волосам. Она устала. Недосып и прогулки по мультивселенной сильно выбивают из колеи. – Может быть, Статен-Айленд решила, что он – Женщина в Белом. Может быть, это просто несчастный случай.
– Или, может быть, – говорит Бруклин, прислонившись к стене и сложив руки на груди, – Статен-Айленд повела себя как обычно. Нам следовало этого ожидать.
Манхэттен резко поворачивается к ней:
– Что?
Она невесело смеется.
– Точно, ты же новенький и не знаешь. Статен-Айленд – заноза для нашего города. Весь Нью-Йорк голосует за синих, остров – за красных. Все хотят метро получше, а острову подавай больше машин. Знаешь, почему за проезд по мосту Верразано так дорого дерут? Они сами этого захотели. Чтобы к ним не лез «всякий сброд» из Бруклина! – Она с отвращением фыркает. – Так что если кто-то и мог ударить союзника в спину, так это тот боро.
– Мы не сможем пробудить главного, если не соберемся вместе. – Манхэттен не повысил голос, но его слова стали резкими, а тон угрожающим. – Она нужна нам.
– Значит, кому-то из нас придется пойти и поговорить с ней, – говорит Бронка. – Убедить ее сотрудничать с нами.
Повисает тишина.
Конг вздыхает, достает из кармана шелковый носовой платок и зачем-то вытирает им лицо и шею.
– Паулу был прав; ситуация здесь хуже, чем была в Лондоне. Впрочем, полагаю, именно поэтому ваша «Статен-Айленд» и предала вас. Видимо, она узнала об опасности.
– О какой еще опасности? – Бронка удивленно хмурится на него. – При чем здесь вообще Лондон…
Затем Венеца приглушенно восклицает и вылезает из морозилки. В одной руке она держит полиэтиленовый пакет, в который завернуто что-то прямоугольное. Она тут же приседает и рывком раскрывает пакет.
– Они замороженные, но их все равно можно рассосать, – бормочет она. – Я боялась, что мой единокровный братец их съест, когда придет в гости, поэтому спрятала их здесь, на работе, а потом забыла… Ха!
И она с торжествующим видом вытаскивает из пластикового контейнера что-то маленькое и круглое, судя по всему, из шоколада.
– Это еще что за ерунда? – говорит Бруклин.
Венеца закатывает глаза.
– Бригадейро. Что-то вроде бразильских конфет. Они похожи на трюфели. Мой папа португалец, а не бразилец, но мы тоже их едим, потому что хвала колониализму. Они, конечно, не только к Сан-Паулу относятся, но все же… – Венеца спешит к дивану, присаживается на корточки и подносит бригадейро к губам мужчины. Если бы Бронка не смотрела во все глаза, она бы ни за что не поверила в то, что видит: Сан-Паулу начинает бить дрожь, и он становится еще четче от одного лишь прикосновения конфеты. К нему возвращается цвет, хотя и не полностью. Венеца бормочет что-то по-португальски, уговаривая его, и, похоже, одно лишь это уже помогает ему; Сан-Паулу вздрагивает, становится ярче и выглядит уже почти нормально. Он открывает рот. Венеца кладет туда маленькую конфету… и, ко всеобщему облегчению, он через секунду начинает жевать.
– Ах, beleza[32]. Просто прекрасно. Вот только я просто имитировала сан-паульский акцент; надеюсь, он не подумает, что я издеваюсь…
Сан-Паулу открывает глаза.
– Valeu[33], – отвечает он, а затем садится. Куинс хлопает в ладоши от восторга. Затем она подскакивает к Венеце, присаживается рядом на корточки и театральным шепотом спрашивает, можно ли ей взять один бригадейро.
Гонконг неприязненно смотрит на Сан-Паулу.
– Ты не умер. Славно.
Сан-Паулу смотрит на него мутным взглядом.
– Тебе понадобилось три дня, чтобы добраться сюда?
– Мне пришлось лететь на самолете. Самолетам тоже нужно время.
– Но не три же дня… – Затем Сан-Паулу прищуривается. – Совет. Ты уведомил их, и они заартачились. Вот куда ты дел еще один день.
Конг слегка усмехается, а затем достает свой смартфон и начинает что-то на нем пролистывать.
– Я уже тебе говорил, что в этом нет ничего личного, Паулу. Старики на дух не переносят молодые города, просто из принципа. Ну и, возможно, они считают тебя заносчивым.
– Конечно, я заносчивый – я же Сан-Паулу. А еще я прав, и они не хотят этого признавать. – Паулу зачем-то вытягивает руки, рассматривая их, словно ожидает увидеть на месте своих конечностей что-то еще. Он сгибает их, а затем, удовлетворившись, расслабляется. – Поэтому они будут отрицать собранные факты и считать их результатом моей некомпетентности. Ты все время спрашиваешь меня, за что я их так ненавижу: вот за это.
– Я вправил тебе кости, когда нашел. Вылечил их с помощью бразильского кофе, который был у меня в машине. За это скажи спасибо модным кофейням Нью-Йоркского аэропорта. А за предусмотрительность можешь благодарить меня. Кстати, вкус у бразильских сигарет дерьмовый. – Затем Конг находит в своем телефоне то, что ищет. – А вот что сейчас должно беспокоить всех нас. – Он поворачивает свой телефон.
Бронка вместе со всеми остальными подходит посмотреть. Паулу со своего места мельком смотрит на картинку и вздыхает. Остальные ахают, но Бронка видит лишь размытое пятно. Раздраженно сопя, она всех расталкивает, забирает у Конга телефон и подносит его к глазам, чтобы рассмотреть.
Это фотография Нью-Йорка, сделанная с высоты птичьего полета на закате. Она уже видела подобные снимки раньше, вычурные, снятые дронами или с вертолетов при помощи специального оборудования. Композиция типичная, с Манхэттеном в центре, но есть и кое-что необычное – в кадр попадают все остальные боро. Вертолет, похоже, висел где-то над серединой острова, примерно над Центральным парком, носом к югу. На переднем плане раскинулся Нижний Манхэттен с его небоскребами, неуютно жмущимися друг к другу на языке засыпанной свалки, которая образует ту часть острова. По краям изображение слегка выгнуто – скорее всего, намеренно, как бы намекая, что Нью-Йорк занимает бо́льшую часть Земли. Слева, похоже, теснятся Лонг-Айленд-Сити, Куинс и, наверное, Бей-Ридж в Бруклине, изогнутый и уходящий к мосту Верразано. Справа у самого края – Джерси-Сити или, может быть, Хобокен; точнее Бронка не может сказать. Все это сверкает россыпью площадей, залитых энергоэффективной светодиодной подсветкой. Фотограф наложил на снимок легкий оранжевый фильтр, чтобы добавить холодному сиянию теплых оттенков и придать изображению живости. Нью-Йорк запечатлен здесь во всей своей ярчайшей красе.
Есть лишь одно исключение – самая далекая точка, захваченная фотографией, которая отделена от нижней части Манхэттена темной полосой воды. Статен-Айленд.
Остров освещен тусклее – причем настолько, что Бронка удивляется, почему она ничего не слышала о просадках напряжения в том районе. Но, прищурившись, она понимает, что проблема не в свете. Почему-то кажется, будто Статен-Айленд расположился где-то далеко-далеко. Бронка моргает, затем мотает головой. Нет. Боро на своем месте, но с перспективой явно что-то неладно. Может быть, это такая оптическая иллюзия из-за искажений