Час расплаты - Луиз Пенни

– Вероятно, парень на витраже – один из них. Если будем искать по фамилиям, то, наверное, найдем кого-нибудь, кто жил в этом доме в тысяча девятьсот четырнадцатом году.

Жак кивнул, то ли не понимая, то ли не желая признавать, что эта мысль родилась не в его голове. На самом деле он сейчас думал о том, как здесь темно и холодно. Размышлял о том, что прячется по углам. Что свисает сверху. И как им выбираться отсюда, если начнется пожар. Или землетрясение. Или если огромный паук, который жил здесь много лет в покое…

Что-то прикоснулось к его лицу, и он дернулся, замахал руками, принялся бешено стряхивать с головы то, что там могло оказаться. Потом надел шапку и перчатки и неохотно принялся за работу.

Неподалеку от него неприкрытая голова Натаниэля склонялась над шкафом, его пальцы резво, чуть ли не лихорадочно перебирали карточки.

* * *

Месье Бержерон, старший по топонимике района, был лысеющим, педантичным, сухощавым человеком. Его кабинет тоже казался лысым и строгим, без каких-либо личных вещей, кроме пыльной плексигласовой таблички, поздравляющей его с тридцатилетием службы на благо Квебека. За спиной месье Бержерона висела детальная, во всю стену, карта района.

Маленький сухощавый человек вцепился пальцами в край стола, словно птица на насесте, и наклонился вперед.

Громко вздохнув, он перевел взгляд с карты на китаянку, потом на готку.

– Тюркотт. – Он снова вздохнул. – Где вы это нашли?

– В стене в Трех Соснах, – сказала Хуэйфэнь.

– Где?

– В деревне, – пояснила Амелия.

Он на мгновение растерялся, затем опустил взгляд на карту.

– Тюркотт, – повторила Хуэйфэнь. – Так звали человека, который ее нарисовал?

– Oui, oui, – мечтательно произнес Бержерон.

– А как вы узнали? – спросила Амелия.

Ее и забавляла, и раздражала реакция этого человека. Карта не только увлекла, но и поглотила его. Он словно провалился куда-то между тонкими топографическими линиями и застрял там. К собственной радости.

– Ошибиться невозможно, правда? – сказал он с уверенностью эксперта, удивленного тем, что никто не видит то, что очевидно для него. – Можно прикоснуться?

Молодые женщины закивали, не распространяясь о том, что несколькими минутами ранее к карте прикасался пончик с вареньем.

Месье Бержерон протянул руку, и его тонкий палец завис над бумагой, словно в попытке ее оживить, как у Адама на фреске Микеланджело в Сикстинской капелле.

Когда палец наконец опустился, это произошло так изящно, так интимно, что Амелии захотелось отвернуться.

Она чуть было не сказала, что это не оригинал, а ксерокопия, но передумала. Этот человек прекрасно отличал копию от оригинала. И тем не менее то, что он видел, сразило его наповал.

– Тюркотт был картографом? – спросила Хуэйфэнь.

– Не просто картографом. Антони Тюркотт стал отцом всей современной квебекской картографии. Он организовал департамент, который занимался картографированием и наименованием всего в провинции. Это произошло в начале девятисотых. Он был гигантом. Он признавал связь людей с тем местом, где они живут. Говорил, что это не просто земля. Наша история, наша кухня, наши рассказы и песни – все порождено местом, где мы живем. Он хотел передать это. Он дал les habitants их patrimoine.

Месье Бержерон использовал старое, местное название жителей Квебека: les habitants. С годами оно превратилось чуть ли не в оскорбительное, вызывая образ неотесанной деревенщины.

Но этот человек, а до него Антони Тюркотт правильно использовали слово. Les habitants – люди, которые ухаживали за этой землей. Они расчистили ее, обработали, построили на ней дома и предприятия. Они жили на квебекской земле и любили ее. Они рождались на ней и уходили в нее.

Без les habitants не было бы Квебека.

Но месье Бержерон использовал и другое слово. Их patrimoine. Их наследство. Их язык, культуру, наследство. Их землю.

– Тюркотт жил в Монреале, но решил переехать сюда, в Восточные кантоны, – сказал Бержерон. – Он открыл картографические кабинеты по всей провинции, однако карту района предпочел сделать сам. Я думаю, он влюбился в Восточные кантоны и их историю.

– Вы хотели сказать, географию? – уточнила Амелия.

– Это одно и то же. – Чиновник посмотрел на нее через стол. – Антони Тюркотт знал, что история и география неразделимы.

– А я могу их разделить, – пробормотала Амелия. – И мои учителя тоже.

– Они глупцы! – Это смелое заявление усиливалось своей простотой. – История места определяется его географией. Если территория горная, то ее труднее захватить. Люди более независимые, но и изолированные. Окружена водой? Если так, то она более космополитична…

– Но завоевать ее проще, как Венецию, – сказала Амелия, проникаясь тем, что имел в виду месье Бержерон.

– Oui, – кивнул он, одобрительно глядя на девушку-готку. – Венеция отказалась от попыток защищать себя и решила открыть двери всем пришельцам. В результате она стала важным торговым узлом, центром знания, живописи и музыки. Благодаря своему географическому положению Венеция стала воротами. География определяет, кто вы: захватчик или тот, кого захватывают.

– Посмотрите на римлян, – сказала Амелия. – А потом на британцев.

– Oui, c’est ca[54], – подхватил месье Бержерон с сумасшедшинкой в глазах. – Британию завоевывали раз за разом, пока она не поняла, что ее слабость одновременно и ее сила. Британия приняла меры к тому, чтобы править морями и, таким образом, всем миром. Этого не случилось бы, не будь британцы островной нацией.

– География есть история, – сказала Амелия, увлеченная этой идеей.

Она любила историю, но ни на минуту не задумывалась о географии.

– Но что это значит для Квебека? – спросила Хуэйфэнь.

– Оказаться между двух мощных сил? – ответил вопросом месье Бержерон. – Американцы на юге, британцы на западе и востоке? Военной защиты не существовало. Одним из способов защиты patrimoine была картография: нанеси на карту и дай название.

– И заяви права на эту землю, – кивнула Хуэйфэнь.

– Есть, конечно, и более ранние карты. Самые знаменитые – карта Новой Франции Шамплена и карты Дэвида Томпсона. Антони Тюркотт не так знаменит, но любят его больше, потому что он не делал карты для правительств, для завоеваний, для коммерции. Он их делал для людей.

Месье Бержерон посмотрел на бумагу так, словно карта тоже была человеком.

– Это… – его рука замерла над картой, – разумеется, не относится к официальным документам. Похоже, она сделана для забавы. Я бы сказал, что это карта для ориентирования.