Люди с солнечными поводьями - Ариадна Борисова

Страшный крик женщины подхватила и понесла по ковыльным просторам широкая степь.

– Ах какая жалость! Ты больше не сможешь видеть поводьев-лучей Дэсегея, – проговорил Дэллик, сталкивая Кюннэйю в яму.

* * *

Пестрая корова давно уже бродила у разверстой могилы, прислушиваясь к женскому голосу, звучащему снизу. Пеструхе не нравилось это место, полное, несмотря на осенний холодок, неумолчно жужжащих мух. Она беспокоилась и все собиралась уйти. Но голос манил и не отпускал.

– Ну наконец-то! – обрадовался востроглазый пастушок, отыскав корову. – Ишь куда забралась, в какое гиблое место! Нечто тут травы сочнее? А и впрямь! Вот диво-то – еще зеленая, густая трава, даже щавель растет, хотя кругом полынь да ковыль! Э-э, да чему тут дивиться… Человечий прах корни питает. Отойди от ямы, глупая животина, не то упадешь!

Пеструха повернула голову и замычала, словно хотела что-то сказать. Пастушок побоялся приблизиться, издалека кинул в нее прутом. Упрямая корова передернула шкурой, переступила ногами и не двинулась с места. Парнишка принялся было на чем свет стоит бранить скотину и вдруг осекся. Показалось, что в яме есть живые. Он явственно слышал человеческий голос! Пастушок заорал дурниной и порскнул наутек.

Несколько дюжих мужиков явились с баграми и кольями добивать ожившего мертвяка. Вначале они едва не прикончили Кюннэйю. Затем сообразили: баба жива, только незряча, – и помогли ей выкарабкаться из могилы.

Слепую согласилась забрать к себе старуха, живущая на отшибе. На все вопросы жалостливой, но любопытной хозяйки Кюннэйя отвечала скупо. Вкратце поведала придуманную историю, которую чуть раньше рассказала мужикам. Дескать, пробираясь из селенья в селенье, случайно забрела на кладбище у степной дороги да и ухнула в яму. Со страху посеяла там клюку и суму и странно, как разума не лишилась.

Старуха полагала себя неплохой врачевательницей и взялась подлечить бедняжку, не догадываясь, что спасенная женщина куда лучше ее ведает в целительском ремесле.

– Родила ты, гляжу, на днях. Куда дитё подевала? – спросила хозяйка.

Слепая заплакала без слез. Старуха не вынесла зрелища ее иссушенных век, оставила в покое. Удовольствовалась смекалкой, что ребенок страдалицы умер, и больше не подступала с расспросами. Однако все размышляла и прикидывала к Кюннэйе свои пытливые думки: «Была, поди, не в себе от потери дитяти, потому и свалилась заживо в яму. Обрюхатил ведь кто-то убогую… Скорее всего, снасильничал… А может, случилась любовь. Не обделил бродяжку Белый Творец силой и ладностью тела. Хоть и слепая, но ликом мила. Казалась бы молодой, да белые пряди вкрапились в волосы».

– Седая-то ты давно?

– Седая? – растерянно переспросила женщина. – Разве я – седая?..

Старуха прикусила болтливый язык. Откуда незрячей знать, какая она наружностью, если никто ей не сказывал.

Кюннэйя перебрала пальцами свои густые длинные косы. Выходит, не только зрение она потеряла, но и смоляной цвет волос, которые Сарэлу так нравилось расчесывать по утрам… Хозяйка и на толику вообразить не могла, какой немыслимый ужас, какую беспроглядную тоску довелось испытать Кюннэйе за последнее время. Не раз этой страшной ночью, вжимаясь в земляную могильную стену, чтобы как можно меньше касаться убитых, она порывалась положить конец своей жизни. Не раз помышляла оборвать солнечные поводья за спиной и выпустить каплю Сюра – он уже не давал света мертвым глазам… Ее глазам, которые еще вчера могли разглядеть перья на груди парящей в небесах птицы!

Стоит ли теперь жить? Но утром, когда лицо согрел первый луч, женщина решила, что снова пойдет Дэллику наперекор. Не станет эта могила ее последним пристанищем на Земле. Души были едины, и сердце не умолкло, а силы еще обещали приспеть. Она дождалась солнца. Отхлынул ветер подземных глубин, поднятый заплесневелым подолом Ёлю. Кюннэйя не видела неба, но глазам было недоступно и то, что ее окружало. В этом заключалось свое милосердие, хранящее измученный разум… Она не сошла с ума. Посчастливилось услышать издали поступь коровьих копыт. Пока подзывала коровку, ощутила приток упористых сил в слабом теле. Теперь будет жить. Будет искать сына. Сердце подсказывало: он тоже жив.

Чуть освоившись, Кюннэйя мало-помалу выведала у хозяйки о здешнем бытье и насилу сообразила, что находится в другом селенье. Получается, Дэллик унес ее, беспамятную, подальше. Она не помнила, как очутилась с ним возле ямы.

Одинокой старухе пришлась по душе скромная, неразговорчивая женщина, поразительно ловкая для незрячей. Предложила остаться. Но бродяжий дух крепко владел побирушкой – попросилась в дорогу.

Хозяйка сама выстругала Кюннэйе клюку. Сшила удобный заплечный мешок, набила его едой и необходимыми в пути вещичками. Попрощались сердечно, и слепая уверенно зашагала по тропе. «Тот, кто не сразу заметит впалые веки горемычной, поначалу решит, что она брешет о своей слепоте», – подумала старуха со смесью сочувствия и удивления.

* * *

Не стало Кюннэйи, молодой женщины с черными косами и глазами зоркими, как у сокола-птицы. Вместо нее в мир пришла слепая, седая бродяжка Эмчита. Такое имя, что на языке саха означает Лечея, она сама себе выбрала.

Лишь через полгода Эмчита разыскала селенье, в котором останавливалась с Арагором и Гельдияром. Хижина, где она родила сына, успела развалиться. Здешние люди больше не видели перехожего лекаря. В близлежащих местах о нем даже не слыхали.

Женщина двинулась в земли гилэтов. В «истинные земли», как называл их Арагор. Но и там о лекаре и Гельдияре не было ни слуху ни духу. Войском командовал другой ратаэш. Тогда слепая просто пошла наудачу от селенья к селенью, от народа к народу. Шла и шла навстречу новым веснам, как Земля, что двигается вечно, возрождаясь по Кругу. Внимала в дороге приметам и шорохам, таящимся от зрячих, привыкала смотреть оттуда, откуда никто не смотрит.

Эмчита узнала, что нюх, касательные ощущения и слух обыкновенного человека очень слабы. Теперь, выйдя на лесную тропу, она чуяла, что по песку и опавшей хвое недавно ступала косуля. Слышала легкую пробежку бурундука по ветке и стук собственного сердца – словно бубен бил издалека. Беседуя с кем-нибудь, подавляла желание зажать уши. Казалось, люди говорят слишком громко и звучные их голоса, разносясь по Орто, отдаются в пересечениях миров.

В плоть и косточки пальцев постепенно входила привлеченная джогуром мудрость врачебного ремесла. Слепая научилась думать руками, видеть мыслями и чувствовать кожей темных духов болезней. По утрам, подняв к небу ладони, долго стояла на какой-нибудь лесной горке. Сквозь чуткие пальцы шаловливой рыбкой сновал упругий солнечный ток. Эмчита лечила людей руками, напоенными лучами восходящего солнца, и настоями сорванных на рассвете растений.

Самое хорошее время для лечения – начало лета, когда растения пробуждаются. В пути Эмчита разговаривала и советовалась с душами трав. Пробовала, что лучше для умножения их целебной силы: высушить в тени, пересыпать речным песком, измельчить, отварить или подержать в воде.