Мировая война Z - Макс Брукс

(Кивает на спящую собаку).

— У нее было двое охранников. Понго, помесь питбуля с ротвейлером, и Пэрди… не знаю, что он такое, наполовину овчарка, наполовину стегозавр. Я бы и близко их к ней не подпустил, если бы не прошел базовую программу с их кинологами. Из Понго и Пэрди получилась первоклассная охрана. Четырнадцать раз они отгоняли дикие стаи, дважды ввязывались в драку. Я видел, как Пэрди догнал стокилограммового мастиффа и раздробил ему череп своими мощными челюстями, я даже расслышал треск через микрофон в упряжи.

Для меня самым трудным было заставить Мэйз не отвлекаться от задания. Ей всегда хотелось драться. (Улыбается, глядя на спящую таксу). Они были отличной охраной, всегда следили, чтобы она добралась до места, ждали, пока она выполнит задание, и доставляли домой в целости и сохранности. Знаете, они даже прикончили пару упырей по пути.

— Но разве мясо зомби не ядовито?

— Ядовито… нет-нет, они никогда не кусали. Это бы их убило. В начале войны мы находили много тел полицейских собак. Просто лежит, никаких ран, и ты понимаешь, что она укусила зараженного. Вот почему так важны дрессировки. Собака должна уметь себя защитить. У Зака много физических преимуществ, но способность удерживать равновесие не из их числа. Большие собаки могли ударить лапой меж лопаток или чуть ниже и опрокинуть зомби лицом вниз. Те что поменьше, путались в ногах или врезались сзади под колени. Мейз всегда выбирала последнее, валила их прямо на спину!

(Собака ерзает).

— (Обращается к Мэйз). Ой, прости, девочка. (Гладит ее по загривку).

(Мне). Пока Зак снова поднимется на ноги, пройдет пять, десять, пятнадцать секунд…

У нас были свои потери. Некоторые собаки падали, ломали кости… Если несчастье случалось поблизости, кинологи легко подбирали их и уносили в безопасное место. В большинстве случаев, потом собаки даже возвращались к активной службе.

— А если не поблизости?

— Если они уходили слишком далеко, «приманка» или ПДД… слишком далеко для спасателей и слишком близко к Заку… мы просили разрешить «заряды милосердия», маленькие гранаты, которые можно прикрепить к упряжи и взорвать, если шансов на спасение нет. Но нам так и не позволили. «Пустая трата ценных ресурсов». Козлы, Прервать мучения солдата — это пустая трата ресурсов, а вот превратить его во Фрагмута, это — пожалуйста!..

— Простите?

— «Фрагмуты» — неофициальное название программы, которая почти, почти, прошла. Какой-то кретин в штабе где-то прочел, что русские во время Второй мировой войны использовали «противотанковых собак», привязывали взрывчатку к их спинам и натаскивали таким образом, что те бежали под нацистские танки и подрывали их. Проще простого: оказавшись под тонким днищем, собака приподымается, упираясь в него спиной с закрепленным на ней зарядом, срабатывает контактный взрыватель, и танка больше нет… Единственная причина, почему иваны прекратили эту программу — та же, почему мы ее не начали: ситуация перестала быть критичной. Насколько же, дьявол, она должна быть критичной?

Штабные так и не признались, но, думаю, остановила их угроза еще одного «экхартского случая». Тогда они действительно переполошились. Вы слышали, да? Сержант Экхарт, благослови ее Господь. Она была старшим кинологом, работала в САГ.[87]Я никогда с ней не встречался. Ее партнер, исполняя роль «приманки» у Литл-Рок, упал в яму и сломал лапу. Орава зомби топталась всего в паре шагов рядом. Экхарт схватила винтовку и бросилась к нему. Какой-то офицер преградил ей путь, начал выплевывать какие-то дерьмовые приказы и напоминать правила. Она выпустила половину обоймы в его открытый рот. Военная полиция схватила ее за задницу, прижала к земле. Экхарт слышала, как мертвяки окружали ее партнера.

— Что с ней стало?

— Повесили, публичная казнь, большой резонанс. Я понимаю, нет, правда. Дисциплина должна быть, закон — это все, что у нас осталось. Но поверьте мне, черт возьми, кое-что изменилось. Кинологам позволили спасать партнеров даже с риском для собственной жизни. Нас больше не считали «ценными ресурсами», мы были полуресурсами. В первый раз армия увидела в нас команду, поняла, что собака не аппарат, который можно заменить, когда «сломается». Они обратили внимание на статистику кинологов, которые покончили с собой после смерти партнера. Вы знаете, у нас был самый высокий процент самоубийц среди всех служб. Больше чем в спецназе, больше чем в регистрации могил, даже больше, чем у этих больных придурков из Чайна-Лейк.[88]В Собачьем городе я встречал кинологов из тринадцати стран. Все говорили одно и то же. Не важно откуда ты, какая у тебя культура или воспитание, чувства-то у всех одинаковые. Кто переживет такую потерю легко и спокойно? Только тот, кто изначально не мог стать кинологом. Вот что делало нас непохожими на остальных. Умение сильно привязываться к существу даже не своего вида. Именно то, что заставило стольких моих друзей пустить себе пулю в лоб, именно это и делало нас самым успешным подразделением во всей гребаной армии США.

Военные увидели это во мне однажды, на пустынной дороге где-то в Скалистых горах, в Колорадо. Я шел пешком из самой своей квартиры в Атланте, три месяца убегал, прятался, копался в мусоре. У меня был рахит, лихорадка, я похудел до сорока трех килограммов. Я заметил двух парней поддеревом. Они разжигали костер. А за ними лежала маленькая собачонка. Ее лапы и морда были обмотаны шнурками от ботинок. На морде засыхала кровь. Бедняга просто лежала с остекленевшими глазами и тихонько скулила.

— Что вы сделали?

— Не знаю. Честно, не помню. Наверное, ударил одного из них бейсбольной битой. Потом оказалось, что она треснула. Меня стащили с другого парня, я бил его по лицу. Сорок три килограмма, полумертвый, но избил так, что бедняга едва оклемался. Патрульным пришлось меня оттаскивать вдвоем, они приковали меня наручниками к машине и дали пару пощечин, чтобы я пришел в себя. Это я помню. Один из парней, на которых я напал, нянчил руку, другой просто валялся, истекая кровью.

«Успокойся, черт возьми, — велел мне лейтенант. — Что с тобой? Почему ты набросился на друзей?»

«Он нам недруг! — заорал тот, что со сломанной рукой. — Он спятил!»

А я все твердил:

«Не трогайте собаку! Не трогайте собаку!». Помню, патрульные только рассмеялись. «Иисусе», — сказал один из них, глядя на тех двух парней.

Лейтенант кивнул, затем посмотрел на меня.

«Приятель, — обратился он ко мне. — Думаю, у нас есть для тебя работа».

Так меня завербовали в армию. Иногда ты находишь свой путь, иногда он сам находит тебя.

(Дарнелл гладит Мэйз. Она открывает один глаз. Виляет облезлым хвостом).

— Что случилось с собакой?

— Хотелось бы мне закончить как в диснеевском мультике, сказать, что она стала моим партнером, спасла целый приют детей из огня или еще что-нибудь в том же духе. Эти гады ударили беднягу камнем по голове, чтобы вырубить. Жидкость попала в слуховой проход. Собака перестала слышать одним ухом и наполовину оглохла на второе. Но нюх не пропал, из нее получился отличный крысолов, когда я пристроил собаку в добрые руки. Она добывала столько живности, что ее новая семья всю зиму не страдала от голода. Наверное, это и есть конец, как в диснеевском мультике, с рагу из Микки. (Тихо смеется). Хотите, скажу ужасную вещь? Я раньше ненавидел собак.