Трепет - Сергей Малицкий

– Ты чего? – не поняла Процелла. – Прощаешься, что ли?

– Нет, завещание составляю, – буркнул Игнис. – Вот два перстня. Один тебе, другой Бибере. Если вдруг засветятся, прячьте их в ладонях. Но знайте, что или со мной что-то не так, или рядом кто-то вроде меня.

– Такой же хороший? – расплылась в тревожной улыбке Бибера.

– Необязательно, – задумался на мгновение Игнис и добавил, взглянув на Процеллу: – У меня есть еще три ценности. Одну я прячу в себе и оставить не могу. Вторая – вот.

Он снял с шеи второй шнур, на котором висел небольшой, покрытый узорами кисет.

– Не открывайте. Кисет защищен самыми сильными наговорами, которые мне удалось сыскать в Анкиде. Внутри то, что мне неподвластно. Хотя я и не пытался им овладеть.

– Но там же ничего нет? – удивилась Процелла, ощупывая кисет.

– Там волос, – понизил голос Игнис. – Может быть, волос Лучезарного.

– Энки благословенный! – побледнела Бибера.

– Не бойся, не кусается, – усмехнулся Игнис. – Процелла, если спросит Син, откуда это, расскажешь ту историю, что я тебе поведал. О схватке с мурсом в Светлой Пустоши шесть лет назад.

– Что третье? – мрачно пробормотала Процелла, отправляя кисет в разрез ворота вслед за подарком для Сина.

– Третье? – задумался Игнис. – Все, что я вам отдаю, даже подарок Сину, если встретить его не удастся, все нужно будет отдать Ирис. И вы пообещаете мне это.

– Обещаем, – твердо сказала Процелла. – Что третье?

– Обещаю, – усмехнулась Бибера. – Помоги Энки устоять всей Анкиде, а уж мы не подведем… Что третье? Подожди! Никак деревяшка за твоей спиной?

– Да, – кивнул Игнис. – И этот меч – самое важное из всего. Процелла. Ты несла его на спине, я чувствую, сможешь сладить с ним. Если что – главное, взять за рукоять и открыть сердце.

– Как это? – не поняла Процелла.

– Ты сумеешь, – улыбнулся Игнис. – Но пока он побудет со мной. Просто не забывай о нем.

…Амплус появился перед самыми сумерками. Как раз тогда, когда заклубился черными дымами, осветился огнями край Светлой Пустоши и оттуда поползло, полезло, потянулось к городу, к стражникам, к сторожевым башням что-то зубастое, зловонное и навевающее ужас. Игнису, который держался чуть в отдалении, уже казалось, что страшный вал захлестнет башни, во всяком случае, стражники, которые пускали с башен стрелы в катящуюся на них нечисть, начали вдруг орать от ужаса, когда земля перед башнями, едва не подкосив их, вздыбилась и пошла волной навстречу мутному валу, дробя и перемалывая его.

Несколько фигур появились у башен. Шестеро факельщиков, один великан в коричневом балахоне выше прочих на три головы и еще двое людей обычного роста, рассмотреть которых Игнис издали не мог. Стражники, которые сопровождали процессию, то ли подчиняясь приказу, то ли робея, остановились в сотне шагов. Мгновение или несколько долгих мгновений, пока еще тьма не опустилась на истерзанную окраину города, под ругань стражников на башнях, которые теперь больше всего напоминали обреченных к смерти, великан стоял неподвижно, но вновь мутная волна покатилась в сторону города, и великан, как видно, во второй раз поднял посох и ударил им о землю, направляя против выпада Светлой Пустоши вал искореженной земли. Хотя и вал был слабее прежнего, и отгоняемый им вал Светлой Пустоши едва не пересилил его.

Стражники, что остались в стороне, принялись орать что-то, когда Игнис появился из укрытия, но, видно, распоряжение стоять на месте или ужас были сильней их тревоги. На вышках засверкали наконечники стрел, наложенных на тетивы луков. Великан поднял перед собой посох, его спутники выдернули из ножен мечи.

– Великий Маг Ордена Земли Амплус! – крикнул, приближаясь, Игнис. – Не гневайся. Где я еще мог переговорить с тобой? Не откажи тому, кто ищет мудрости!

– Это Игнис, принц Лаписа. – Игнис узнал голос Эксилиса Хоспеса, герцога Кирума. Рядом с ним стояла смуглая молодая девушка. И он, и она убрали мечи в ножны.

– Я приветствую тебя, Эксилис! – поклонился Игнис. – И твою даму.

– Это моя жена, герцогиня Монс из рода Албенс, – представил спутницу Эксилис.

– Мое почтение, герцогиня, – поклонился второй раз Игнис. – Я восхищен твоей смелостью. И смелостью твоего мужа. И твоей силой, Великий Маг, – повернулся принц к Амплусу, – так теребить мороженую землю…

– Ты не лучшее время выбрал для разговоров, Игнис Тотум, – ответил ему этлу, и Игнис заметил, что маг едва стоит на ногах. – И если ты думаешь, что теребить мороженую землю легко, приди сюда через неделю. Я больше чем уверен, что половина города будет потеряна к тому времени. Смотри! Светлая Пустошь снова гонит свой вал. Их каждый вечер случается не меньше десяти. Этот только третий, а у меня уже почти нет сил! Эксилис! Кажется, мы потеряем и эти вышки. Убирай стражников с них вместе с амулетами!

– Может быть, ради короткого разговора все же продлим жизнь этому городу? – спросил Игнис, сбросил с плеча перевязь, выдернул из ножен деревянный меч и воткнул его в землю у собственных ног.

Гладиос оказался стойким мальчишкой. Ему пришлось сидеть на одной лошади с Лавой, вместо седла Лаурус положил на холку лошади свернутое одеяло, да и ногами опереться было не на что. К тому же никогда раньше Гладиос не ездил верхом, но Лава не услышала от него ни единой жалобы. Точно так же Ава не услышала ни единой жалобы от Армы, которая делила лошадь с матерью. Сразу же после Турши Син было повел отряд к северу, но уже через пару десятков лиг двинулся на восток. Лава еще удивилась, когда угодник вдруг повернул лошадь и погнал ее едва ли не по снежной целине, но Литус, который словно приходил в себя с каждым часом, показал ей на то, что она приняла за низкие облака.

– Светлая Пустошь. Тут до реки еще два десятка лиг, ну так она уже половину из них съела. Если ее ничто не остановит, то и до Турши она скоро доберется.

– Что ее может остановить? – спросила Лава, но Литус не ответил. Только посмотрел на нее так, словно уже знал дату собственной казни.

– Что там? – обернулась она к Лаурусу.

– Смерть, – разомкнул он сухие губы и добавил через секунду: – Она идет так быстро, что всю эту землю, всю оставшуюся Тирену, всю Бэдтибиру, все междуречье Му и Утукагавы сожрет уже к весне. Не знаю, как до сих пор держатся Эбаббар и Кирум. Если они еще держатся.

Проговорил и посмотрел на жену. Ава перестала плакать уже на второй день пути. Еще пару дней она становилась все мрачнее, а потом в ее лице поселилась сталь, словно она смирилась с собственной судьбой, но в этом смирении заняла такой рубеж, отступить с которого ее не смог бы заставить уже никто.

Ночевки отряд устраивал в брошенных деревнях, которых оказалось достаточно на пути, предпочитая сараи, куда можно было бы завести лошадей. Край обезлюдел. Иногда на пути попадались истерзанные трупы, почти никогда беженцы, которые стали появляться только ближе к границам атерских королевств. Видно, те, что пытались укрыться в Турше или уйти за реку Му, жались к течению Утукагавы, потому как с севера, где размывала горизонт Светлая Пустошь, тянуло осязаемым ужасом. Часть несчастных, нашедших смерть на равнине Бэдтибира, между ее заснеженными холмами и продуваемыми зимними ветрами рощами, и в самом деле была порублена и пронзена стрелами степняков, Син пару раз даже узнавал следы ордынских лошадей, но больше половины погибших было растерзано каким-то зверьем, причем, судя по следам клыков или когтей, подобных тварей Анкида прежде не видывала. После каждой такой находки Син уходил все дальше к югу, но все равно ночами за стенами недолгих убежищ раздавался протяжный вой, рычание, чей-то истошный визг, и лошади, укрытые вместе с людьми в очередном тиренском амбаре, дрожали и жались к костру.