Все, что мы оставили позади - Кэрри Лонсдейл

– Да пошел ты… – сплюнул Джеймс.

– Не-а, братишка. Туда пойдет твоя невеста, когда я ею займусь.

Сал посмотрел на часы:

– Мы опаздываем. Пристрели его, и отваливаем.

Сердце Джеймса застучало в горле. Ружье покачнулось. Взгляд Джеймса поднялся вверх по руке, держащей оружие, и встретился со взглядом брата, которого на людях нельзя было называть братом. Что-то промелькнуло в глазах Фила. Лицо исказила быстрая эмоция. В ту секунду, когда Джеймс понял, что это сожаление, губы Фила шевельнулись и произнесли одно слово. «Плыви».

– Давай уже. – Сал схватился за ружье. Оно выстрелило.

Джеймс не стал раздумывать. Он перевалился через борт спиной вперед и упал в глубокую голубую воду. Мимо пролетали пули, оставляя длинные сердитые следы на воде. Одна впилась ему в бедро, и он дернулся. Боль была сильнее, чем от кожаного отцовского ремня.

Ремень ударил еще раз и еще, потом рука крепко схватила его за волосы и развернула голову назад. Вместо лица Фила, искаженного сожалениями, Джеймс смотрел в покрытое пятнами, потное лицо своего отца, Эдгара Донато. Этот человек любил свою жену вопреки унижению и стыду, которые она навлекла на всю семью. Он не ушел от нее еще и потому, что ему нравилось солидное положение в «Донато Энтерпрайзес» и наследство, которое получат его сыновья.

– Что ты ей сказал? – крикнул он в лицо Джеймсу.

Он говорил об Эйми, девочке, с которой Джеймс познакомился днем. Губа у Джеймса все еще была опухшей и болела после того, как он пропустил удар этого придурка Робби. Но теперь, когда Джеймс полулежал на отцовском столе со спущенными до щиколоток штанами, боль внизу спины перекрыла боль разбитой губы.

– Я ничего ей не сказал, клянусь.

– Я тебе не верю. – Шлеп. – Не выношу лжецов, а я вижу, что ты мне лжешь. – Шлеп.

Удар ремня отозвался в позвоночнике, зубы завибрировали.

Джеймс не мог больше терпеть. Задница у него горела огнем, и он уже потерял счет ударам. Он гадал, насколько глубокими будут рубцы на этот раз. Джеймс определенно чувствовал запах крови.

Ремень коснулся поврежденной кожи, и Джеймс всхлипнул.

– Ой! Хватит. Хо… хорошо. – Он подавился криком. Он скажет отцу что угодно, только бы прекратить истязание. – Она спросила, сколько у меня братьев. Я показал ей два пальца. Я не хотел. Это была случайность. Потом я сказал ей, что у меня один брат. Честное слово, сэр. Я сказал ей, что у меня только один брат.

Отец занес руку с кожаным ремнем. Джеймс зажмурился и собрался с духом. Он подумал, может ли человек потерять сознание от боли. Господь свидетель, он больше не вынесет. Он услышал свист ремня прежде, чем почувствовал его. От удара Джеймс упал на колени.

– Прекрати! Прекрати его бить.

Джеймс посмотрел вверх. Фил стоял над ним и смотрел в лицо Эдгару.

– Мы братья, нравится тебе это или нет. И мы всегда будем братьями. Ненавидишь ты меня. Вот меня и бей.

Отец Джеймса отшвырнул ремень в сторону.

– Ты мне отвратителен. Убирайтесь с моих глаз. Оба.

Фил нагнулся, чтобы помочь Джеймсу встать, но тот оттолкнул его руку. Следовало бы поблагодарить брата, но Джеймс чувствовал только унижение. Он сам поднялся на ноги и натянул штаны. Господи, как же ему хотелось, чтобы он никогда не заставал маму с дядей Грантом. Он ненавидел их и ненавидел Фила. Из-за него отец наказывал их с Томасом. Зачем Филу понадобилось искать свое свидетельство о рождении и находить доказательства? Из-за Фила они переехали в Калифорнию. Из-за Фила отец избил Джеймса. Во всем был виноват Фил.

– Ты мне не брат, – сказал ему Джеймс. – Держись от меня подальше.

«Держись от меня подальше».

– Проснитесь, сэр.

«Держись от меня подальше».

– Просыпайтесь!

Джеймс вздрогнул и проснулся. Он заморгал и поднял глаза на женщину, которую никогда раньше не видел. Он не узнавал ни ее, ни то, что его окружало.

– Кто вы? – задыхаясь, спросил он.

Она нахмурилась.

– Где я?

Семь месяцев назад

29 ноября

Пуэрто-Эскондидо, Мексика

«Как можно хоть кому-то доверять, если ты не доверяешь себе?»

Вопрос Карлы преследовал меня два дня.

Когда я впервые узнал правду о своем состоянии, я ни минуты не сомневался в том, что всегда буду Карлосом. Я уже девятнадцать месяцев был в состоянии фуги, когда появилась Эйми. Правда заключалась в том, что я отрицал свое состояние. Я еще не осознал серьезность своего положения.

Проходили дни и месяцы, и, словно туман над океаном на восходе солнца, исчезала уверенность. После отключения сознания и разговора Наталии с доктором Файнштейн, стало ясно, что мой мозг постепенно выздоравливает. Вопрос был не в том, выйду ли я из состояния фуги, а в том, когда, как и где это случится.

Неизвестность пугала меня.

Я верил, что Наталия вырастит моих сыновей. Она обеспечит им безопасность и воспитает вдали от семьи Донато, если, спаси господи, Джеймс – вернее, я – не захочет взять на себя ответственность.

Я верил, что Джулиан присмотрит за своим братом. И верил, что в своей бунтарской, предподростковой манере он не только поможет мне снова осознать отцовство, но и сделает так, что я снова захочу стать отцом. И в этом поможет его тетя.

С того дня, когда я очнулся в больнице, я мало чему верил, кроме своего искусства. И я не верил никому, кроме своих сыновей и Наталии.

«Ты тот же человек, – снова и снова повторяла мне Наталия. – То же самое тело, то же самое сердце… Та же душа».

Головные боли перестали реагировать на лекарство. Как заметила Карла, они стали чаще и сильнее. То же самое происходило и с ночными кошмарами. От них мой желудок завязывался в узел, а сердце трепыхалось почти до самого утра.

Мне пора было рискнуть. Пора было поверить в себя. Пришло время поверить в то, что человек, которым я стану, будет поступать правильно.

Я открыл сейф, который купил специально. В него я положил свое свидетельство о браке, свидетельство о смерти Ракели и свидетельства о рождении сыновей. Потом добавил диск с медицинскими заключениями и результатами обследований, ключи, пароли к моему ноутбуку, компьютерам в галерее и аккаунтам в Интернете, несколько флешек с другими важными документами, а также дневниковые записи. Я сложил в сейф все, что могло мне помочь понять, кто я, как попал в Мексику, как жил и кого любил. Квинтэссенцией последнего был один из моих самых любимых снимков: Наталия рука об руку с мальчиками на фоне пляжа Сикатела.

Наконец я написал письмо и адресовал его Джеймсу. Незаклеенный конверт и помолвочное кольцо Эйми я положил сверху. Потом с тяжелым сердцем и с молитвой я закрыл крышку, установил код – дата рождения Джулиана – и отправился на поиски своего старшего сына.