Все, что мы оставили позади - Кэрри Лонсдейл

Покрасневшие от жары шея и грудь Карлы побелели, словно мел. Она чуть покачнулась. Я схватил табурет и тремя шагами преодолел разделявшее нас расстояние. Карла устроилась на сиденье и вцепилась в мою руку.

– Почему бы тебе не вернуться в Калифорнию? Ты здесь чужой.

– Джеймс тут чужой, а я – нет. Как и мои сыновья. – Я осторожно снял ее руки, чувствуя, что и сам перегрелся. По спине тек пот, рубашка липла к влажной коже. Я подошел к дальней стене и повернул термостат. – Здесь наш дом, – сказал я, раскинув руки, чтобы обозначить эту комнату и город вокруг нас, и вернулся к Карле.

– А твоя семья в Калифорнии? Ты по ней не скучаешь? Ты наверняка должен скучать по матери. – Последнее слово она прошептала.

– Трудно скучать по человеку, которого я не помню.

Губы Карлы приоткрылись, и, отвернувшись, она уставилась в окно.

– Что касается моих братьев, – продолжал я, придвигая табурет и садясь с ней рядом, – то им я не доверяю. Я не доверяю и Джеймсу.

Карла повернулась ко мне:

– Как можно хоть кому-то доверять, если ты не доверяешь себе?

– Я не знаю человека, которым был.

– Уверена, что твоя мать отчаянно скучает по тебе и хотела бы, чтобы ты вернулся домой.

– Я не думаю, что она знает о моем воскресении. Если же знает, то где она?

– Ты не хочешь поехать и выяснить?

– Нет, – слишком резко ответил я. Каждая новая вещь, которую я узнавал о своем прошлом, ставила меня на шаг ближе к возвращению моей настоящей личности. К этому я никогда не буду готов.

Я вернулся к своему холсту, опустил грязные кисти в терпентин и закрутил крышки на тюбиках с краской. Лоб пронзила резкая боль. Я застонал. Крепко зажмурившись, я надавил указательным и большим пальцами на уголки глаз.

Потом услышал скрип табурета и шелест одежды.

– Головные боли вызваны твоим состоянием? – раздался голос Карлы рядом со мной.

Я уронил руку и посмотрел на нее.

– Думаю, да, – согласился я, хотя у меня не было подтверждения врача. Возможно, головные боли стали следствием гипноза, которому меня подверг Томас.

Карла нахмурилась:

– Они становятся сильнее.

– Некоторое время мне удавалось с ними справляться, но в последнее время они усилились. Голова болит сильнее, чаще и… – Мой голос прервался. Я схватил кисть и забарабанил ручкой по столу.

– И что? – подбодрила меня Карла.

– Я должен рассказать о себе Джулиану.

– Зачем?

– Он должен знать, что делать, когда я забуду, что он мой сын, и что случится, если я не захочу быть его отцом.

Карла побледнела еще на два тона. Губы зашевелились, пытаясь произнести слова.

– Наталия усыновит Джулиана и Маркуса, – добавил я, предваряя ее вопрос. – Они будут жить у нее.

– На Гавайях?

Я кивнул.

Лицо Карлы стало непроницаемым, я не смог расшифровать ее реакцию. Затем ее взгляд заметался по студии и остановился на сумочке. Карла подошла и взяла ее.

– Извини меня, я пойду домой отдохнуть.

Я смотрел ей вслед, когда она шла к выходу.

– Карла!

Ее длинные костлявые пальцы ухватились за ручку двери, Карла чуть повернула голову в моем направлении.

– Что-то не так? Я чем-то расстроил вас?

Карла посмотрела на меня. Женщина, с которой подружилась моя семья и которую мои сыновья считали бабушкой, исчезла. На ее месте появилась та, с которой мы познакомились на пляже пять лет назад.

– Я в полном порядке. Просто в этой студии слишком жарко и некомфортно. – Она вышла, и дверь мягко закрылась за ней.

Настоящее время

29 июня

Ханалеи, Кауаи, Гавайи и Сан-Хосе, Калифорния

Из-за нехватки времени Джеймс торопливо собирался. Наталия вошла в комнату с двумя кружками дымящегося кофе, когда он вышел из ванной. Джеймс бросил несессер с туалетными принадлежностями в упакованный чемодан.

– Когда у тебя рейс?

– В восемь сорок пять. – Оставалось два часа.

– О! Нам надо спешить. – Наталия поставил кружки. – Дорога до аэропорта займет не меньше сорока пяти минут.

– Я вызвал такси.

– Ты уверен?

Неуверенность в ее голосе заставила Джеймса поднять глаза от «молнии» на чемодане. Наталия потерла руки. Ее взгляд метнулся к чемодану. Она закусила нижнюю губу, и Джеймс медленно выпрямился.

– Я вернусь, – негромко сказал он.

– Я знаю, это просто… – Наталия отвернулась и провела пальцем по краю кружки с кофе.

– Просто что?

– Мне должно быть стыдно за то, что я напугана?

Он мог бы написать книгу о стыде.

– Нет. – Потому что он сам был напуган. – Поверь мне, я вернусь. Мои сыновья значат для меня слишком много. Ты… Я хочу снова увидеть тебя. Очень хочу.

– Я тоже хочу тебя увидеть, но не это меня встревожило. Как много Карлос написал в дневнике о моем разговоре с доктором Файнштейн?

– Достаточно, я полагаю. Текста было много. Я и сам говорил и встречался с некоторыми медицинскими экспертами.

– Тогда ты знаешь, что фуга может вернуться.

Их глаза встретились.

– Да.

Пусть как исключения, но все же были задокументированы такие случаи, когда у человека был не один эпизод фуги, а множественные. Он опять приходит в себя с чистой страницей в голове, а у тех, кто с ним рядом, остаются только воспоминания о том, каким он был, и боль в сердце. Вот почему один из психологов, который оценивал состояние Джеймса, рекомендовал лечение. В его голове воюет не только страх, который испытывал в ночных кошмарах Карлос, когда Фил угрожал убить Эйми. Эта картинка может быть символом куда более серьезной проблемы из прошлого, возможно, из детства, которую похоронил его мозг.

И вот Джеймс бежит прямо к человеку, который, по его мнению и по мнению Томаса, стал спусковым крючком для состояния фуги. Они оба верили, что Фил пытался убить Джеймса. Но Филу надо было в этом признаться, и, к счастью для него, Джеймс почти ничего об этом не помнил.

Меньше чем через двадцать четыре часа после освобождения Фил появился в «Донато Энтерпрайзес». Он был уже там, когда Томас приехал в офис. Поначалу Томас решил, что Филу нужна работа. Но Фил искал Джеймса и был преисполнен решимости найти его. Он не сказал Томасу зачем, а когда Томас предложил втроем поужинать, Фил не пришел в восторг от этой идеи. У него дело к младшему брату, и только к нему. Вот почему Джеймсу нужно было попасть в Калифорнию до того, как Фил прилетит на Гавайи.