О, сколько счастья, сколько муки… - Анастасия Туманова

— Лист сыми, заглотишь. — И, подождав, пока Федот Иваныч снимет с огурца прилипший смородиновый лист, сказал: — Обожди, чаю хочу. Кузьмич, тащи чайник.

— И мне тож, — в спину хозяину велел городовой.

Вздыхающий Кузьмич принес два чайника, стаканы, Паровоз спросил еще и сахару. Около получаса городовой и вор молча пили чай каждый в своем углу, не глядя друг на друга. Спирька, сидящий у порога, словно обратился в изваяние и лишь время от времени громко икал. Кузьмич надел треснувшие очки, снова взял газету и, казалось, углубился в чтение. Скрипнула дверь, в трактир заглянули два оборванца, настороженно посмотрели на сгорбившегося за столом Паровоза, на огромную фигуру городового и молча быстро вышли вон.

Паровоз втянул в себя последний глоток чая, перевернул стакан, взъерошил обеими руками волосы. Посмотрел на ходики в углу. Встал, потянулся и обернулся к городовому.

— А черт с тобой, Иваныч, веди. Надоели вы мне все.

Федот Иваныч встал. Подойдя к вору, сочувственно проговорил:

— Да не убивайся ты за ей, Семен. Бабье — оно и есть бабье, ветер под хвостом свищет. Тем боле цыганка. Ничего, кроме золота, в уме не держится.

— Все-то ты знаешь, Иваныч. — Паровоз устало улыбнулся, потер глаза, и сразу стало заметно, что он не спал несколько ночей подряд. — Я так думаю, что ты нечистая сила.

— Ты бреши, да не забрехивайся… — полусердито проворчал городовой.

— А что? — Семен пошел к двери. — Ведь гляди, что выходит: в доме — домовой, в воде — водяной, а в городе кто? Городовой! Нечистая сила и есть.

— Все бы тебе шутить, чертушка. Ну, пошли, что ль?

— Пошли не то… — Семен оглянулся с порога, снова посмотрел на Спирьку, на Кузьмича, на проснувшуюся и тупо трясущую головой старую нищенку. — Ладно уж… схожу гляну, что это за город Нерчинск. Вязать-то будешь, Иваныч?

— Обойдешься… Трогай помаленьку.

Паровоз вышел первым, городовой — за ним. Дверь захлопнулась. Спирька и Кузьмич ошалело смотрели друг на друга. Слышно было, как за окном Паровоз затянул: «Гулял, гулял мальчонка, гулял я в городах…» Вскоре стихла и песня.

— Ну и дела! — Крякнув, Кузьмич вышел из-за стойки собрать со столов стаканы и чайники. — Вот тебе и фартовый… Вот тебе и пуля не берет.

— Пуля его правда не возьмет, — убежденно сказал Спирька, вставая и перебираясь за стол, где только что сидел Паровоз. — Вот душу положу, если Семен Перфильич при первом же случае не подорвет. Месяца не пройдет, опять в Москву прихряет и на Хитровке утвердится. Не для таковских каторга заведена.

— Ну, дай боже… Чай будешь?

— Можно. Да не тащи чайник-то, стакан налей.

Кузьмич уже выносил из-за стойки дымящийся стакан для Спирьки, когда дверь трактира с пронзительным визгом распахнулась и внутрь, растрепанная, запыхавшаяся, влетела Маргитка. Увидев приподнявшегося навстречу Спирьку, она хрипло спросила:

— Где?..

— Здрасти, откровение небесное… Ты бы еще к зиме схватилась! — возмущенно фыркнул мальчишка. — Тебе же человеческим языком было прописано: с полудня до четвертого часу. А сичас скольки? Дура цыганская! Из-за тебя Семен Перфильич погоревши! Забрали сокола твоего тока что!

— Куда забрали? — прошептала она.

— К генерал-губернатору на кофей! — съехидничал Спирька. — Куда нашего брата забирают, не знашь, что ли? А они тебя, промежду прочим, до последнего мига ожидамши тутова! Какого черта лысого… — Он осекся, потому что Маргитка как подкошенная рухнула на табуретку, уронила голову на руки и взвыла так, что из-за стойки испуганно выскочил Кузьмич.

— Девонька, ты что ж это? Да не сокрушайся ты так за ним, чертом… Что ж ты, как по мертвому-то, хосподи?

— Да совсем и недолго они в отсутствии будут! — вторил ему Спирька, азартно брызгая Маргитке в лицо остывшим чаем. — Ты что, Паровоза не знаешь? Скоро возвернется к тебе, родимый!

— Скоро — это когда? — давясь рыданиями, спросила Маргитка.

— Да, думаю, в осенях уж получим в лучшем виде…

— В осенях?! — Маргитка хрипло рассмеялась сквозь слезы, отбросила с лица волосы, встала. Не переставая смеяться, сдавленно выговорила:

— Нет, чяворо… Мне до осени ждать недосуг.

Шатаясь, как пьяная, она пошла к двери.

Спирька, глядя ей вслед, озадаченно пробормотал:

— Ну, дела… Ума решилась. Эй! Машка! Постой! Подожди, я хоть извозчика тебе словлю!

Маргитка, не останавливаясь, покачала головой и вышла из трактира под дождь. На столе остался лежать ее скомканный платок. Схватив его, Спирька понесся следом за цыганкой на улицу, но у трактира уже никого не было.

* * *

До Живодерки Маргитка добиралась пешком. От растерянности и горя ей даже в голову не пришло взять извозчика. Путь был неблизкий, дождь то прекращался, то припускал с новой силой, и вскоре Маргитка оказалась мокра до нитки. Впрочем, она не замечала этого — как не замечала пройденных улиц, бегущих по лицу слез, удивленных взглядов прохожих. Очутившись в Грузинах, она даже не сразу поняла, что уже вернулась домой. На Живодерке не было ни души. С трудом передвигая ноги из-за отяжелевшей, прилипшей к ним юбки, Маргитка подошла к Большому дому, взялась за кольцо калитки. И вскрикнула от неожиданности, когда на ее руку вдруг опустилась чья-то ладонь.

— Ты?.. — пробормотала она, оборачиваясь и глядя на такого же мокрого, как она, Гришку. — Тебе чего?

— Я шел за тобой. — Парень взял Маргитку за плечи, повернул к себе, сжал в ладонях ее холодную руку. — Ты промокла… Извини, я все видел.

— Что — все? — равнодушно спросила она, глядя на вздувающиеся в луже под калиткой серые пузыри.

— Ну, тебя… в трактире. Я от самой Живодерки шел за тобой, ты какая-то странная сегодня. Это из-за Паровоза, да? Ты его любила? Ты с ним уехать хотела? Ты… была с ним?

Гришка покраснел, задавая последний вопрос, но Маргитка не заметила этого.

— Да, — так же безразлично, не глядя на Гришку, сказала она. — Я с ним спала.

— Как же тебе теперь… — Гришка наморщил лоб, глубоко вздохнул и вдруг выпалил: — Слушай, едем со мной!

Маргитка вздрогнула, словно только сейчас сообразив, кто стоит перед ней. Подняв глаза, улыбнулась:

— Ехать? С тобой? Куда?

— Куда хочешь! Не подумай, мне все равно, что ты с кем-то там была. Мы с тобой к цыганам уйдем, где никто тебя не знает. Ты ко мне привыкнешь, и хорошо станем жить, правда! Я… я тебя всегда любить буду!

Маргитка молчала. Гришка напряженно ждал ответа. Она высвободила свои пальцы из его руки; приблизившись вплотную, пристально вгляделась в лицо парня. Вздохнув, спросила:

— Ну, зачем ты на него ни капли не похож? Почему, а? Все — она, и глаза, и брови…