Грешница - Тесс Герритсен

Брофи помазал миром лоб Урсулы, прочертив рукой крест. Потом поднял взгляд.

Пора было отпустить Урсулу.

Отец Брофи вышел и встал рядом с Маурой возле окна. В бокс зашли Сатклифф и медсестра.

Процедура оказалась будничной. Щелкнули несколько выключателей, и на этом все было кончено. Сервовентилятор стих, его лопасти перестали гнать воздух. Медсестра посмотрела на кардиомонитор, сигналы которого звучали все реже.

Маура почувствовала, что отец Брофи приблизился к ней, словно хотел поддержать, если ей понадобится утешение. Но не утешение он внушал, а смятение. Влечение. Она не сводила глаз с разыгрывавшейся за стеклом драмы, думая: «Как всегда, не тот мужчина. Почему меня тянет к тем, кто мне противопоказан?»

На мониторе появился первый сбивчивый сигнал, следом другой. Лишенное кислорода сердце отчаянно боролось за жизнь, пусть даже его клетки умирали. Удары сбились до трепетания. Мауре пришлось подавить в себе инстинктивное желание броситься на помощь, выработавшееся за долгие годы медицинской практики. Но эту аритмию уже нельзя было вылечить, это сердце нельзя было спасти.

Линия наконец выпрямилась.

Маура задержалась у бокса, наблюдая последствия ухода Урсулы. Никто не тратил времени на скорбное молчание или размышления. Доктор Сатклифф приложил стетоскоп к груди Урсулы, покачал головой и вышел из бокса. Медсестра отключила монитор, отсоединила кардиодатчики и капельницы, приготовив покойную к перевозке. Бригада санитаров из морга была на подходе.

Мауре больше нечего было здесь делать.

Она оставила отца Брофи возле бокса и вернулась к пульту дежурной.

— Я забыла кое-что спросить, — обратилась она к дежурной медсестре.

— Да?

— Нам понадобится информация для контактов с ближайшими родственниками. В карте покойной указан только телефон аббатства. Я так понимаю, что у нее есть племянник. У вас есть его телефон?

— Доктор Айлз!

Она обернулась и увидела отца Брофи, который стоял у нее за спиной, застегивая пальто. Он виновато улыбнулся.

— Прошу прощения, я не собирался подслушивать, но я могу помочь вам. У нас в приходском офисе есть вся информация о родственниках монахинь. Я поищу нужный вам телефон, а вы мне потом позвоните.

— Очень любезно с вашей стороны. Спасибо. — Маура забрала копию карты и направилась к выходу.

— Доктор Айлз!

Она оглянулась.

— Да?

— Я знаю, сейчас неподходящий момент для этого, но я все равно хотел бы сказать вам кое-что. — Он улыбнулся. — Счастливого Рождества.

— И вам тоже, святой отец.

— Не заглянете как-нибудь? Просто поздороваться?

— Я постараюсь, — ответила она. Зная, что это была вежливая ложь. И что от этого мужчины ей нужно бежать без оглядки.

Что она и сделала.

На выходе из госпиталя ее обдало волной холодного воздуха. Она прижала к груди карту и ринулась в ледяные объятия ветра. В эту священную ночь она шла одна, и ее единственным компаньоном была пачка бумаги в руках. В гараже опять было безлюдно, и она слышала только собственные шаги и их эхо.

Маура ускорила шаг. Пару раз остановилась и оглянулась, чтобы убедиться, что ее никто не преследует. До машины она добралась, тяжело дыша. «Я видела слишком много смерти, — подумала она. — И теперь она мерещится мне повсюду».

Маура забралась в машину и закрыла двери.

«С Рождеством, доктор Айлз. Что посеешь, то и пожнешь, как говорится, и сегодня ночью ты будешь пожинать одиночество».

Выезжая из гаража, она сощурилась от яркого света фар, которые отражались в зеркале заднего вида. Следом за ней выехала еще одна машина. «Отец Брофи? — подумала она. — И куда же он поедет в эту ночь перед Рождеством? Домой, в свою приходскую резиденцию? Или же будет бродить по церкви, привечая одиноких прихожан, которые могут забрести туда?»

Зазвонил ее сотовый телефон.

Она выудила его из сумочки и ответила:

— Доктор Айлз.

— Привет, Маура, — прозвучал в трубке голос ее коллеги Эйба Бристола. — Что это за сюрприз ты мне посылаешь из госпиталя Святого Франциска?

— Я не могу проводить это вскрытие, Эйб.

— Значит, вручаешь его мне на Рождество? Прекрасно.

— Извини, что так получилось. Ты же знаешь, не в моих привычках перекладывать ответственность на других.

— Это та самая монахиня?

— Да. Никакой срочности нет. Вскрытие можно провести после праздника. Все это время она находилась в госпитале, и только что ее отключили от системы жизнеобеспечения. Там была крупная нейрохирургическая операция.

— Значит, внутричерепной осмотр нам не поможет.

— Нет, там послеоперационные изменения.

— Причина смерти?

— Вчера утром у нее остановилось сердце вследствие инфаркта миокарда. Поскольку я знакома с делом, я уже все для тебя подготовила. У меня копия ее больничной карты, и я принесу ее тебе послезавтра.

— Могу я спросить, почему ты сама не участвуешь?

— Мое имя не должно фигурировать в протоколе вскрытия.

— Почему?

Она молчала.

— Маура, почему ты самоустранилась от этого дела?

— Личные причины.

— Ты знала пациентку?

— Нет.

— Тогда что?

— Я знакома с одним из подозреваемых, — ответила она. — Я была его женой.

Она захлопнула крышку, швырнула телефон на сиденье и сосредоточилась на дороге и скором возвращении домой. Там она окажется в безопасности.

К тому времени как она свернула на свою улицу, снежные хлопья, падавшие с неба, стали похожи на шарики хлопка. Зрелище было волшебное — плотный серебристый занавес покрывалом ложился на лужайки. Ощущение чуда усиливалось тишиной и покоем священной ночи.

Она разогрела духовку и приготовила будничный ужин, состоявший из томатного супа и тоста с сыром. Налила бокал вина и прошла в гостиную, где посверкивали рождественские огоньки. Но не смогла съесть даже этот скромный ужин. Отодвинув поднос, Маура допила вино, не отрывая взгляда от огня в камине. Она отчаянно боролась с желанием схватить телефонную трубку и позвонить Виктору. Успел ли он на самолет? Она даже не знала, где он проводит сегодняшнюю ночь, не знала, что скажет ему. Мы предали друг друга, подумала она; никакая любовь не сможет пережить это.

Она встала, погасила свет и пошла спать.

Кастрюля с телятиной под соусом вот уже два часа томилась на плите, и запахи помидоров, чеснока и нежнейшего жаркого соперничали в своей соблазнительности с пикантным ароматом девятикилограммовой индейки, которая посверкивала своей поджаристой корочкой на противне, готовая к подаче на стол. Риццоли сидела за столом на кухне матери, взбивая теплый картофель, который только что сварила и размяла, с яйцом и растопленным маслом. У себя дома она редко готовила, и ее трапеза состояла из того, что удавалось выудить из закромов кухонных шкафчиков или морозилки. Но здесь, у матери, приготовление еды всегда было процессом неспешным. Это было целое действо во славу пищи как таковой, независимо от ее ингредиентов. Каждый шаг, начиная с нарезки продуктов и заканчивая украшением блюда, был частью торжественного ритуала, и вынос кулинарных шедевров к столу неизменно сопровождался одобрительными возгласами гостей. На кухне Анжелы спешка не приветствовалась.