Химмельстранд. Место первое - Йон Айвиде Линдквист

Петер поехал на первые тренировочные сборы национальной юношеской команды с чувством вины перед матерью – оставил ее одну, наедине со своими демонами. Она сама уговорила его поехать, хотя и не особенно убедительно. У нее вообще не оставалось сил, чтобы говорить или делать хоть что-то с убежденностью и азартом.

И он поехал.

Поехал, потому что футбол был главным в его жизни. В гимназии учился так себе – тренировки три раза в неделю, в выходные, как правило, матчи. Конечно, было бы проще, если бы он поступил в так называемую футбольную гимназию, где учитывали особенности психологии и образ жизни ребят, желающих посвятить себя футболу. Но для этого надо было переезжать из Норрчёпинга, а при тогдашнем состоянии матери об этом и речи идти не могло.

Он, конечно, ходил на занятия, но мысли его были заняты другим. Он был красив, прекрасно сложен, но страшно смутился, когда его номинировали на звание «самый красивый парень гимназии». К счастью, проиграл один голос Патрику Шмидту, тот впоследствии стал известной моделью. Однако у обладателя титула «почти самый красивый парень» тоже не было недостатка в поклонницах.

Многие девушки были совсем не прочь завязать роман с Петером, но встречаться с ним было негде. Он почти никогда не ходил на вечеринки, потому что не пил, а когда все же попадал на какую-нибудь пирушку, тут же выяснялось, что ему не о чем говорить: его приятели жили в другом мире, о котором он почти ничего не знал – просто-напросто не было времени узнать. Пару раз какая-нибудь подвыпившая красавица подкатывалась к нему с поцелуями, но даже запах алкоголя изо рта вызывал у него отвращение.

Иногда приходила в голову мысль – уж не гомосексуален ли он? Вряд ли… он частенько мастурбировал, глядя на мамин каталог «Эллос», и фантазировал, как занимается любовью с чистой, изящной девушкой с образцовой фигурой. Собственно, из этих фантазий и вылупилась Изабелла – ему показалось, что так и должна выглядеть женщина его мечты.

Но до поры до времени единственной реальностью в его жизни был футбол. Это был язык, которым он овладел, это была социальная жизнь с ясной и понятной целью. Выиграть очередной матч, подняться в более высокую лигу. Ему не нужно было другое общение.

Его приметили тренеры, еще когда ему было шестнадцать, и на следующий год пришло приглашение приехать в Стокгольм на сборы – показать, на что способен.

Сборы проходили в Синкенсдамме, который Петер быстро стал называть Синкен, как настоящий житель Стокгольма. Но Стокгольм он так и не увидел, кроме разве что соседних Тантолунден и Хорнсгатан. Из-за Анетт.

Она играла в женской сборной Швеции, но была вынуждена закончить карьеру – повредила колено. Однако из футбола не ушла – работала вторым тренером в различных юношеских командах. Русые, по-спортивному короткие волосы, несколько квадратное лицо, слегка полновата – перестала играть и прибавила в весе. Ей было тридцать, и выглядела она более чем обычно – в самом широком понимании этого слова. Могла бы быть кассиршей в супермаркете, учителем физкультуры в школе, коммунальным политиком. Кем угодно. Из тех, на кого не оборачиваются на улицах.

– Слушай, Петер… – первое, что она сказала ему в пятницу вечером, проверяя списки участников сборов. – Предстоит пара крутых дней. Нагрузочки ого-го. Как ты?

Она взяла его за руку, и тут что-то произошло. Узкая рука, твердое, почти мужское рукопожатие… ему показалось, что он взял в руки что-то, о чем давно тосковал, сам про то не зная. Здесь и сейчас. Может быть, и она почувствовала что-то в этом роде, но виду не подала.

Субботняя тренировка прошла отлично. Никаких проблем – ни технических, ни с общением. Уже на вечерней тренировке он получил кличку «рыба-молот», после того как ударился лбом в штангу, упал и встал как ни в чем не бывало. Это было его специальностью и козырем – умение скрывать боль.

Анетт рассказывала об играх за сборную, об интригах в руководстве – но у него опять возникло такое же чувство, как и тогда, когда он впервые прикоснулся к ее руке. Здесь и сейчас.

Петер был уверен, что это ощущение односторонне, что она ничего подобного не испытывает, что у него навязчивая идея, которую он даже и определить-то толком не может. Не может же быть, чтобы он ни с того ни с сего возжелал Анетт, – она была чуть не вдвое старше и похожа на его учительницу шведского в гимназии.

На десерт они взяли мороженое с шоколадным соусом. Разговаривали о чем-то с ребятами напротив, смеялись, и вдруг Петер почувствовал что-то вроде слабого разряда статического электричества, легкую щекотку, отчего волосы на предплечье встали дыбом. Он покосился на Анетт – ее рука лежала на столе рядом с его. Но главное – у нее тоже поднялись волосы на руке, легкие пушистые волосики стояли почти вертикально. Оба – и он, и она – перекинулись парой слов с соседями по столу и посмотрели друг на друга. Петер словно спрашивал ее – что это было? Ты ведь тоже это чувствуешь?

Он тогда не понимал, что она хотела сказать грустным, как ему показалось, взглядом. Посмотрела на его руку, на свою и опять подняла на него глаза.

Прошло много лет, прежде чем он понял эту грусть. Возраст… мне уже поздно, хотела сказать она, но у меня нет выбора, нет другого выхода. Я попробую убедить себя, что нет, еще не поздно, и буду поступать так, как будто еще не поздно.

Только через много лет он понял, что решение было принято именно в ту секунду, в момент таинственного электрического взаимодействия, но ни он, ни она не знали, что делать, чтобы произошло то, чего они хотели оба.

Ужин закончился. Начали расходиться. Петер встал из-за стола. У него пересохло во рту. Ребята обсуждали планы на вечер. Кто-то собирался в город, другие решили провести вечер за картами или у телевизора.

Петер отказался от всех предложений, сказал, хочет пробежать несколько кругов перед сном, что, естественно, вызвало смех.

– Говорят, рыба-молот должна все время плавать, иначе утонет.

– Хочешь опять пободаться со штангой?

И в том же духе.

Он вышел на поле, слабо освещенное дежурным прожектором. Решение оказалось правильным. Конечно, о серьезных нагрузках после ужина и речи быть не могло, но легкий бег в полутьме, когда не надо думать ни о чем, кроме ритма бега и баланса, его успокоил. Он пробежал уже половину пятого крута, когда увидел Анетт. Она стояла, прислонившись к стене, у выхода из раздевалки. Мгновенно возник приятный, но почти невыносимый зуд в паху, быстро распространившийся на солнечное сплетение. Ритм дыхания сбился. Он пересек поле и подбежал к ней.

У нее были влажные волосы, наверняка только что из душа. И не вытерлась как следует – на спортивном костюме влажные пятна.

У него мгновенно возникла эрекция. Он с мучительным чувством то ли стыда, то ли застенчивости сунул руку в карман брюк и прижал член к животу, чтобы скрыть ее.

– Привет.

– Привет, – тихо сказала Анетт. – Все нормально?

– Само собой… Немного прохладно, но… – он запнулся и покраснел, не зная, как продолжить разговор.