Американская история - Кристофер Прист

какую неожиданно испытал, обнаружив, что регистраторы полетных данных и диктофоны почти всех самолетов, угнанных 11 сентября, либо не были найдены, либо были безнадежно повреждены. Это был личный удар, конец надежде, которую я до сих пор лелеял в глубине души. Я знал, что в прошлом практически не существовало авиакатастроф, в которых регистраторы полетных данных либо не удалось обнаружить, либо они были повреждены до такой степени, что извлечь из них информацию не представлялось возможным. Столкновения со зданиями были катастрофическими – сильнейший удар, мощные взрывы, огонь, очевидно, настолько сильный, что сталь светилась вишнево-красным, – но с точки зрения авиакатастроф там не было никаких дополнительных причин для разрушения. Многие десятки других авиакатастроф, столь же ужасающих и разрушительных, не помешали извлечению данных из черного ящика. Запас прочности записывающих устройств рассчитан таким образом, чтобы выдерживать нагрузки такого рода аварий.

(Паспорт одного из угонщиков был якобы обнаружен в развалинах башен-близнецов и рассматривался как важная улика. Эта книжица из картона и бумаги, пронесенная в самолет ее владельцем, каким-то чудом пережила столкновение, взрыв и высокую температуру, в то время как усиленные, жаропрочные металлические корпуса регистраторов полетных данных якобы их не выдержали.)

Вся тема регистраторов полетных данных 11 сентября была откровенной ложью – кто-то сфабриковал доказательства, сфальсифицировал историю. В этой лжи было нечто настолько вопиющее и оскорбительное, что я почувствовал себя оклеветанным ею, травмированным, задетым за живое, говоря словами Татарова.

Социальные сети. В 2006 году, когда я встретил Татарова в старой водолечебнице, феномен социальных сетей был маловажной частью Интернета. В марте того же года был создан Twitter, а Facebook, который ранее был известен только в университетах, переживал первый период своего расширения. Быстро возникали другие интерактивные форумы. Последовавший вскоре их экспоненциальный рост не был ни неизбежным, ни очевидным, но концепция была ясна с самого начала.

Татаров и люди, с которыми он был связан, хорошо осознавали потенциал социальной революции.

Социальные сети – это всего лишь часть процесса коммуникации и по своей сути безвредны, но поскольку они с трудом поддаются контролю со стороны правительства, тоталитарные режимы или элементы внутри них воспринимают их как угрозу. Когда власти жаждут контроля, ими движет желание избежать ответственности за свои действия. Жесткий контроль перемещает их в темные области.

Контроль или его попытки неизбежно ведут к цензуре, которая, в свою очередь, ведет к соблазну манипулирования. Когда мотив злонамерен, факты и известные события перестают быть эмпирическими. Их можно низвести до теорий, подозрений, лжи, якобы имевших место заговоров. Их можно отредактировать. Под сомнение ставится сама история. Ошибки или неверные суждения тех, в чьих руках бразды власти, получают свое оправдание, их неправомерные действия умалчиваются или скрываются от граждан, предрассудки начинают поощряться, воображаемые угрозы рассматриваются как реальные, что способствует развязыванию войн.

Все, что сказал или имел в виду Татаров, напрямую связано с последствиями 11 сентября.

Результатом была война. Войны никогда не начинаются из высоких побуждений, какой бы софистикой они ни сопровождались. Война – самая низшая, самая постыдная деятельность человека. Война – это всегда спор из-за территории и собственности, нехватки воды, нехватки еды, потребностей в минеральных ресурсах, антагонистических политических теорий, религиозного фанатизма, расовых предрассудков, обыкновенной кровожадности.

Лил и я. Они знали о нас. Наши имена были связаны. Мы были участниками событий 11 сентября.

Все это было правдой, но они ошибались в деталях. Им казалось, что они знают все, но всего они не знали. Они сказали, что в тот день мы были в Нью-Йорке. Или что мы были вместе в другом самолете. Они не знали, что Лил находилась на борту одного из уничтоженных самолетов, того самого, на который ее муж, имевший прямое отношение к происходящему, посадил ее в тот день. Это был самолет, о котором они якобы знали больше всего; тот, у которого была фальшивая запись регистратора полетных данных; тот, которому они разрешили войти в закрытое небо над Вашингтоном, округ Колумбия, самое жестко контролируемое и защищенное воздушное пространство в мире.

Это доказывало, что их разведка была не так хороша. Они не знали всего обо мне или Лил. Они плохо работали с деталями. Они облажались. Факты ускользнули от них. Они думали, что могут изменить реальность, но им должно быть понятно, что они не могут этого сделать.

Глубинный смысл. По словам Татарова, молодых людей в старой водолечебнице очень интересовали теракты 11 сентября. По его словам, если они чего-то и не знали о событиях 11 сентября, то лишь каких-то мелочей, которыми можно пренебречь. В этом и заключался смысл их присутствия на острове. Но даже сам Татаров не знал всего. То, что он называл мелочами, на самом деле было пренебрежением к чувствам реальных людей, к разбитым сердцам, к утраченным жизням.

Наше интервью состоялось примерно через пять лет после событий 11 сентября. Хотя к этому моменту общественная обеспокоенность атаками в значительной мере ослабла и СМИ больше не требовали объяснений или доказательств, начали появляться заинтересованные группы активистов, ставившие своей целью подвергнуть сомнению официальную версию. Это были пилоты авиакомпаний, инженеры-строители, архитекторы, ученые, авиадиспетчеры, специалисты по сносу зданий, ученые, психологи, университетские профессора, медицинские работники, семьи жертв.

В соответствии с Законом США о свободе информации запросы поступали в органы власти во все большем количестве, и некоторые ранее неизвестные факты получали огласку, часто вопреки явному нежеланию со стороны ответственных лиц. Неизменно, всякий раз после того как в соответствии с Законом тот или иной орган власти или государственный департамент был вынужден официально обнародовать некую информацию, он отказывался отвечать на дальнейшие запросы. Вопросы оставались без ответов, аномалии не выяснялись, очевидные ошибки не исправлялись, никаких объяснений тому, почему некоторые важные факты были опущены, не предлагалось. Или почему при декларируемой свободе информации так много было отредактировано, вымарано жирными черными строчками.

В реальном мире, где свобода была повседневным условием, события 11 сентября уже стали историей. Из-за связи с теорией заговора крупные издатели, как правило, держались подальше от этой темы, отчего многие написанные книги попадали в руки плохо финансируемых маргинальных или независимых издательств, которым не хватало ни каналов распространения их продукции, ни доверия к ней по сравнению с более крупными, авторитетными издательствами. То же самое относится и к фильмам: ни один уважаемый дистрибьютор даже не прикасался к ним. Между тем количество онлайн-форумов и любительских видео неуклонно росло.

Подобное шараханье от темы привело к тому, что спор был загнан в подполье, где он выглядел менее убедительно, что существенно облегчало недоброжелателям возможность