Если честно - Майкл Левитон

Я прочел некоторое количество статей и даже книг об искусстве романтических взаимоотношений. Предполагаемые эксперты в этой области словно исходили при написании этих текстов из некой данности, заключавшейся в том, что никто и никогда не станет любить тебя таким, какой ты есть, что отношения – ловкий трюк, и не более того. Понятие «труднодоступности» оказалось для меня крайне труднодоступным само по себе. Автор одной из книг советовал незаметно и ненавязчиво разворачивать корпус чуть в сторону при разговоре с кем-то привлекательным, чтобы создать легкое привлекательное впечатление отсутствия заинтересованности. В одной из статей было написано, что вместо прямого взгляда в глаза девушке надлежало смотреть на ее переносицу, поскольку так взгляд становился более спокойным и сексуальным. Однако, даже если бы мне удалось приворожить кого-то этими или другими уловками, я сам все равно понимал бы, что этот человек влюбился не в меня, а в мои психологические трюки и манипуляции.

Иконные персонажи художественных фильмов и книг часто вели себя так, будто вызубрили когда-то наизусть именно те книги, что я читал. Персонажи Джейн Остин привлекали друг друга той самой пресловутой труднодоступностью и взаимными оскорблениями, относясь друг к другу едва ли не хуже, чем Уэстли и Лютик из «Принцессы-невесты». Даже самые очаровательные из героев старых фильмов – персонажи Астера, Роджерса, Хепбёрн, Гранта, Белафонте, Дэндридж, Стэнвик и Фонда – все равно говорили непрямо и редко показывали окружающим себя настоящих. Как ни печально было это признавать, даже в моих любимых художественных произведениях отношения редко имели что-то общее с искренностью.

Мое первое неискреннее свидание состоялось в августе 2011, спустя где-то полтора года после начала моего большого эксперимента. Малаику я встретил в ресторане, в котором играл тогда на фортепиано. Она была в просторной, яркой, «летней» по настроению одежде, а в волосах носила цветок гардении на манер Билли Холидей. Я редко нравился людям, имевшим привычку постоянно улыбаться, но она села в тот раз за ближайший к фортепиано столик и весь обед играла со мной в гляделки, пока я музицировал. Надо сказать, что ее светло-карие глаза практически не моргали – никаким моим дарованиям было и близко не сравниться с ее талантом к игре в гляделки. Мои руки тряслись от волнения, когда я приглашал ее на свидание. Вместо того, чтобы продиктовать мне свой номер, она схватила мой сотовый и забила в него нужные цифры самостоятельно.

В качестве нашего с ней первого свидания я пригласил ее на концерт одного моего знакомого музыканта. Сам я пришел заранее, не торопясь выкупил билеты и принялся ждать мою спутницу на тротуаре снаружи, нервно грызя ногти и постоянно косясь на свои часы. В конце концов я заметил ее, машущую мне издалека. Подойдя ко мне, она без малейших предисловий приветственно обняла меня. Размыкая эти объятия, я едва удержался от того, чтобы честно объявить это свидание всего лишь экспериментом на тему обмана. Ощутив внезапную боль в деснах, я осознал, что машинально изо всех сил стиснул зубы, чтобы не произнести этих слов вслух.

Потом мы в молчании танцевали с Малаикой под аккомпанемент моего выступавшего знакомого – молчание существенно играло мне на руку. После танцев мы пошли выпить по бокальчику вина в бар по соседству, в котором было так темно, что нашим глазам потребовалось несколько минут, чтобы привыкнуть к слабому освещению. Стоявшие за узорчатым стеклом свечи были стратегически расположены так, чтобы отбрасывать тень в определенные места. Мы с Малаикой устроились на стульях за одной из стоек. Ее флиртующая улыбка словно говорила мне: «Мне наверняка все понравится, но только при условии, что ты не будешь открываться мне по-настоящему».

Я старался говорить как можно меньше, задавая вместо этого побольше вопросов – это мне было совсем не в тягость: я правда хотел узнать ее поближе и наслаждался ее мелодичным полушепчущим, полусмеющимся голосом. Она тянула некоторые слова и гласные и иногда делала паузы, заканчивая реплику красноречивым выражением лица. Каждый раз, когда все же заговаривал я, моя напрочь лишенная изящества стремительная болтовня на контрасте напоминала запинающуюся пулеметную очередь. А ведь когда-то мне искренне нравилась моя манера говорить; моя новообретенная озабоченность тем, как меня воспринимают окружающие, уже исказила мое собственное восприятие самого себя.

Малаика рассказала мне, что ее работа была связана с разработкой детских наборов для бумажного моделирования.

– Могу болтать про бумагу сколько угодно, пока не остановят – хоть весь день, – добавила она. Она описывала мне разные бумажные безделушки и оригами, которые складывала сама – оказалось, все ящики ее рабочего стола были буквально набиты такими бумажными фигурками и моделями.

– Моя квартира – настоящее бумажное царство, – сказала она. Несмотря на то, что я в основном молчал, ей, казалось, вовсе не было скучно.

Виски и само ее присутствие постепенно опьяняли меня, и следовать моим правилам становилось все сложнее и сложнее. Привлекательная женщина сама по себе оказывала на меня эффект, сходный с действием сыворотки правды.

В какой-то момент Малаика открыла было рот, чтобы сказать что-то еще, но вдруг замешкалась – очевидно, не один я в ходе нашего разговора занимался тщательной самоцензурой. Она явно морально готовилась произнести нечто рискованное.

– Знаешь, это мое первое настоящее свидание, – призналась она, обняв себя руками. Одна из пляшущих вокруг теней живописно закрыла один ее глаз. – Я всего пару месяцев назад рассталась с парнем, – добавила она. – И не особо умею жить в одиночестве.

Тот факт, что Малаика сама упомянула про недавнее расставание, можно было бы принять за разрешение рассказать ей про Еву, но у меня на этот счет уже было отдельное правило:

✓ Не принимай чужую открытость за приглашение.

То, что она упомянула своего бывшего, совершенно не значило, что она не осудила бы меня, заговори я о Еве. Малаика рассказала мне, что встречалась раньше только с друзьями и ни разу в жизни не ходила на свидание с незнакомцем.

«Отношения» и «свидания» стояли в списке моих запретных тем не просто так. Я начал лихорадочно перебирать различные возможные стратегии увода разговора в сторону. Малаика нахмурилась.

– Все хорошо? – спросила она. – О чем думаешь?

Тут я уже по-настоящему запаниковал.

– Давай не будем об этом, – ответил я.

– Почему нет? – засмеялась она.

– Есть список тем, на которые мне не стоит разговаривать, – сконфуженно пояснил я.

Малаика засмеялась пуще прежнего, однако разом посерьезнела, поняв, что я не шутил. Мне сразу понравилась ее проницательность. Поставив свой бокал на стол, она спросила:

– И кто же решил, какие темы ты можешь обсуждать, а какие – нет?

– Я сам, – ответил я. – Я составил этот список собственноручно.

– А, вот оно что, – рассмеялась она с явным облегчением в голосе. – Я уж подумала, что это из области психотерапии. Собственно, она не ошиблась – весь мой мозг был «чем-то из области психотерапии».