Welcome to the Rosarium - Алекс Джиллиан

Сколько девушек, оказавшись в подобной ситуации, молили о том же? А скольким удалось спастись?

Все мои страшные теории и предположения рушатся, когда он прижимается губами к моим. Сердце пропускает удар.

Почему я вообще решила, что Мартин собирается меня убивать? Его губы пахнут тем же вином, что пила я. Мы пили его вместе… Он целует меня умело, неспешно, не принуждая отвечать ему. Обводит кончиком языка контур губ и целует снова. И я с удивлением понимаю, что не чувствую отторжения или неприятия.

Расслабиться и получать удовольствие. Что-то такое я тоже где-то слышала. Но внутренние установки не позволят. Масштабы катастрофы огромны. В голове мелькает мысль о том, что я оказалась втянута в тщательно подготовленную инсценировку. И все больше укрепляется с каждой секундой. Перриш подставил меня. Это и есть задание.

Прямо сейчас. Я. Выполняю. Задание.

Мартин разрывает поцелуй, и я слышу, как он раздевается. Звяканье пряжки ремня, звук расстегиваемой ширинки. Роббинс бросает одежду на пол, и забирается на кровать, которая прогибается под тяжестью его тела.

По-крайней мере, он не урод.

Цинично, учитывая ситуацию?

Возможно, но что мне остается?

Я жду, что он начнет стаскивать с меня белье, но этого не происходит. И снова это мучительное неведение и ощущение его взгляда на себе, которым он тщательно изучает, поглощает мое тело. А потом словно касанием легкого перышка дотрагивается до моего живота и скользит, очерчивая рисунки моих татуировок. Сколько моих любовников делали то же самое? Неужели и у этого больше ни на что фантазии не хватило? Наклоняя голову, Мартин целует меня чуть выше пупка, заставляя инстинктивно втянуть живот, скользит языком в ямку и поднимается выше. Теперь влажный теплый кончик его языка повторяет узоры на моем теле. Я опускаю голову вниз, хотя все равно ничего не могу увидеть. Роббинс обхватывает одной ладонью мое лицо за подбородок фиксируя от лишних движений, продолжая неторопливые ласки.

Не знаю, как он это делает, но ему удается заставить меня расслабиться. За все то время, что я нахожусь в повязке и наручниках он не сделал ни одного резкого или грубого движения, не считая легких ударов пальцами по губам. А когда ждешь насилия и боли, подобное поведение сбивает с мысли, вносит хаос в эмоции и инстинкты. Или я просто ищу оправдание тому, что начинаю реагировать на прикосновение Роббинса? Низ живота напрягается, когда искусный язык Мартина проводит полоску вдоль резинки моих трусиков. Обхватывает их зубами и тянет вниз. Это тоже заезженный трюк, но почему-то сейчас ощущается гораздо чувственнее, чем в предыдущие разы. Когда с нижней частью покончено, Мартин поднимается вверх, и удерживая вес на одной руке целует меня в губы. Вторую кладет на мой живот, растопырив пальцы, и легонько нажимает. Я всхлипываю, задыхаясь. Он выталкивает воздух из моих легких. И в тот момент, когда я пытаюсь вдохнуть, целует в губы. В голове темнеет от нехватки кислорода, и в то же время низ живота пронзает острое вожделение. Я обезумела? Или темнота и страх делают из меня сумасшедшую, потерявшую контроль над собственным телом и разумом, податливую игрушку в руках извращена. Можно свалить свои реакции на инстинкт самосохранения и состояние шока – это лучше, чем чувствовать себя шлюхой. Он ненадолго отпускает мои губы. И я резкими глотками начинаю хватать воздух. Его рука движется вверх по моему животу. Забирается под лифчик, опуская его вниз. Подушечкой пальца обводит сначала один сосок. Потом другой. Кровать скрипит и прогибается, когда он смещается и его голова опускается ниже и уже горячие губы смыкаются поочередно вокруг моих сосков. Он несильно, но ощутимо зажимает их между зубами, вызывая волну дрожи, а потом, словно утешая, легонько дует, и обводит языком. На моем теле осталось только одно место, где еще не побывал его язык, и я надеюсь, что до этого не дойдет. Но ошибаюсь. Потому что закончив с грудью, Роббинс снова скользит по моему животу, опускаясь все ниже. Я инстинктивно сжимаю ноги. И когда его руки ложаться на коленные чашечки, пытаясь их раздвинуть, я делаю усилие, чтобы не позволить ему этого. Тогда он звонко шлепает меня по бедру, и снова я с потрясением ощущаю, как низ живота отзывает спазмом на нестандартную ласку.

– Не надо, – бормочу, забыв про главное правило, и он ударяет меня на этот раз намного сильнее. Да так, что моя задница подпрыгивает над кроватью. Я понимаю, что только что была наказана.

Его рука скользит по внутренней стороне моего бедра, и толкает правую ногу в сторону. Я задерживаю дыхание, когда губы мужчины изощренно и настойчиво касаются моей промежности. Двигаются так, словно знают, улавливают каждое желание моего тела. Я кусаю щеку с внутренней стороны, чтобы не выдать себя и не застонать вголос, когда он пускает в дело язык. Но это глупо, он и так понимает, что я чувствую. Поглаживая меня по месту удара на бедре согнутыми пальцами, Мартин практически толкает меня за грань своими искусными движениями языка и губ, но оставляет на самом краю, резко отстраняясь. Огромных сил мне удается сдержать разочарованный возглас.

Я натягиваюсь, как струна, чувствуя напряжение во всем теле, вибрируя от неудовлетворенного желания, и от отчаянного презрения к самой себе. Мой рот приоткрыт, часто вдыхая раскаленный кислород. Удивительно, но я больше не ощущаю запахов автомобильных выхлопов. Только тяжелый аромат горячих тел…

Кровать снова издает характерный скрип, когда Роббинс тянется к тумбочке. Я догадываюсь за чем. Но ошибаюсь. На мои губы капает вино, и я слизываю его кончиком языка. Он тоже делает несколько глотков, а потом опять льет мне в рот. Я не успеваю проглотить жидкость, когда он внезапно накрывает мои губы и толкается своим языком внутрь, сплетаясь с моим. Подавившись вином я начинаю кашлять, и наверное это выглядит не очень эротично, потому, как вино льется даже из носа. Мартин дает мне время отдышаться и снова целует. Ужасно, но я отвечаю ему. Натягиваю запястья над головой и железные браслеты больно впиваются в кожу. Я что, сейчас хотела обнять его?

Мы целуемся несколько минут. Не помню, чтобы когда-то целовалась так долго, разве что с Калебом. Он боялся причинить мне боль в первый раз, и прелюдия длилась несколько часов. Но больно, конечно, все равно было. Хотя гораздо больнее было, когда его убили. А Руан… Нет, отгоняю мысли прочь.

Мартин сжимает мою грудь уже не так бережно, как вначале. Видимо, все-таки решил закончить с играми в «Девять с половиной недель» и перейти к действию. Его дыхание обжигает мои губы, когда, раздвинув коленом мои бедра, он резко накрывает меня собой. Мартин не производит ни звука в то время, как я не сдержавшись стону, чувствуя, как он заполняет меня. Моя голова откидывается и его губы приникают к моему горлу в жадном, горячем поцелуе.

Краем сознания я понимаю, что происходящее невозможно назвать изнасилованием или сексом по принуждению. При сексуальном насилии невозможно испытывать ничего подобного. Скорее, это эротическая игра, в которую меня вовлекли, не спросив согласия.

Незнакомый мне парень приковал меня к кровати, завязав глаза и приказав молчать, облизал с ног до головы, доведя до точки кипения, а теперь ритмично двигается между моими раздвинутыми ногами. И вместо того, чтобы сопротивляться и звать на помощь, я едва сдерживаюсь, чтобы не вторить в такт его движениям.