Robbie Williams. Откровение - Крис Хит

Входят Айда и Тедди. Роб напевает для Тедди «Soda Pop», а потом крякает, как Дональд Дак, что явно никому не интересно.

«Эй! — говорит он. — Эй, ты ж смеялась над этим, забыла?»

Повторяет. Ноль реакции.

«Господи, — говорит он, — шоу-бизнес такой переменчивый».

* * *

Однажды вечером Гай приходит к Робу домой, и Роб делится с ним идеей — записать альбомы-близнецы Love и Hate. «Так я из души всю ненависть выплесну, — объясняет он. — А потом мы очень постараемся сделать альбом любви».

«Ты думаешь, что если выплеснуть всю ненависть, то получится типа очищение?» — спрашивает Гай.

«Типа да, — отвечает Роб. — Особенной надеждой себя не тешу».

«Ну, а вот „No Regrets“ ты бы классифицировал как песню ненависти?», пытается Гай понять концепцию.

«Ага. Karma Killer. Из последнего альбома „Into The Silence“», — говорит Роб и цитирует слова этой песни: Когда карма тебя настигнет, я бы хотел быть рядом, если понадобится помощь… из-за тебя жесток к себе стал.

«Ненависть — как бы твоя сильная тема, одна из», — говорит Гай.

«Да, — соглашается Роб. — Потому что я полон ею».

Они разговаривают о старых песнях, изданных и неизданных, слушают несколько, и вдруг, даже и не собираясь практически, они сочиняют новую песню — о том, как один человек хотел прославиться, эдакий «последний из мошенников великих», такая вроде как атака на Oasis под названием «The Wanker». Она одновременно оскорбительная и горестная, сочувственная.

Завтра в намоленной студии Capitol, где были записаны классические, нетленные песни, в конце дня бесплодной работы над немецкоязычной версией «Mack The Knife», Роб вдруг заявляет, что хочет сделать демо вот этой новой песни. Что они с Гаем и делают. Я совсем не уверен, что эти стены слышали ранее нечто подобное:

«Я в том смысле, — смеется Роб после того, как допел, — что это злее, чем я сам».

* * *

Однажды днем они с Айдой, охотясь на жилье, отправляются смотреть один очень большой дом. Все обставлено с толком: «Касабланка» на телеэкране, камин полыхает.

Роб говорит Айде, что это не вариант: тут нет того вида, как в их нынешнем доме.

«Это очень важно, чтоб такой вот вид был, — объясняет он. — Он создает иллюзию, что ты среди людей… на расстоянии».

* * *

Продолжаем распекать дочь:

«Чего это тебе вдруг папочка — не смешной? — спрашивает Роб Тедди. — Я ведь убивал когда-то».

«А понимаю», — замечает Айда.

«Ты когда-то считала меня дико смешным, — возражает он. — Помнишь?» Он крякает по-дональдовски прям в лицо Тедди.

Тедди почти не реагирует.

«Смотрит на меня широкими обалдевшими глазами, и все», — сокрушается Роб.

«Полагаю, тебе стоит предложить новый материал, — советует Айда. — Девочка ведь очень похожа на британскую публику».

* * *

Продолжаем охоту на недвижимость. Вот разговор Роба с Айдой во время осмотра одного из страшно дорогих домов, куда они пришли, мне кажется, ради развлечения и времяпрепровождения. Диалог начинается с такой предпосылки: они пытаются понять, были бы они счастливы, если б могли жить где-нибудь, обладая меньшим количеством денег, чем им посчастливилось иметь в реальности, и доходит до того, что каждый из них рисует все более и более мрачное будущее, если вдруг удача отвернется.

«Что люди в Лос-Анджелесе готовы делать — это продолжать работать, — спорит Роб. — А я-то могу в любой момент остановиться».

«В ближайшее время мы не остановимся, — пророчествует Айда. — Зая, давай честно: ты на этом „сидишь“».

«Не знаю — у меня переоценка ценностей идет».

«Мне кажется, не любишь ты турне, но вроде как у тебя зависимость от того, чтоб быть поп-звездой».

«Ага, — соглашается он. — Шоубиз — это прикольно».

«Твоя голова всегда будет думать в категориях музыки и творчества, — говорит она. — Ничего не остановится потому только, что ты решишь остановиться. Это в тебе. Мозг твой так устроен».

«Наверное, ты права. А поскольку продажи альбомов падают, мне все грустней и грустней…»

«…грустней и грустней…» — продолжает она.

«…и неуверенней…» — говорит он.

«…но все корпеющий, — продолжает она, — как собака с костью».

«…как один из тех, про которых ты говорил, что таким никогда не буду», — говорит он себе.

«Вроде как они продвинулись два сезона на каком-нибудь телешоу, и следовало бы уже остановиться, — она говорит. — Это будешь ты…»

«Мы бы подумали: ну все, дно… — говорит он, — …но тут упали еще ниже».

«Тогда мы сделали свое реалити-шоу, — говорит Айда. — Тогда-то мы ушли от программы со сценарием…»

«…Чтобы стать настоящим реалити-шоу», — говорит Роб.

«Потому что со сценарием — это уж слишком умное…»

«Уйти от сценария, где мы на самом деле над собою смеемся…»

«…к тому, чтобы люди смеялись над нами, — говорит Айда. — Не с нами. Просто: заплати мне чего-нибудь и можешь ржать надо мной».

«Ага».

«А потом, — говорит она так, как будто разглядывает в телескоп самое жуткое будущее, — мы будем продавать ароматизированное мясо с нашим брендом. От исполнителя хита „Angels“…»

* * *

Есть довольно распространенная теория популярной психологии: знаменитости навсегда застывают в том возрасте, в котором получили первый успех.

Пару дней спустя Роб вспоминает эту теорию, чтобы высказать свою финальную мысль про всю ту суматоху с Бреттом Андерсоном.

«Вот еще что мне тот пост напомнил — то, насколько я юн в свои почти сорок, — говорит Роб. — Ну, в общем. Я думал, что если Бретт Андерсон мне не ответит, то значит он взрослее меня. Но потом я подумал: что ж, все нормально, я застыл в том возрасте, в котором добился успеха, а это было лет в шестнадцать-семнадцать у меня. И он в том возрасте застынет, когда это с ним произойдет».

* * *

Позже, в Лос-Анджелесе, когда Роб вспоминает этот период, он в тех своих эмоциях винит по большей части подавители аппетита. «От них становишься довольно злым, — рассуждает он, — и мне легко скатиться в мысли о мести».