Повседневная жизнь Арзамаса-16 - Владимир Матюшкин

А если серьезно, то нововведения в заряде решили проверить и на Семипалатинском, и на Новоземельском полигонах. Туда из города отправились эшелоны со всем необходимым. Такие экспедиционные выезды на три-четыре месяца с плотным графиком испытаний называли «сессиями» (по типу студенческих). Эти работы были продиктованы и внешнеполитическими целями, так как США имели и по количеству, и по суммарной мощности ядерных зарядов значительное преимущество. К сожалению, узлы нового заряда, изготавливавшиеся поштучно, оказались далеко не герметичными в эксплуатации, поэтому, как правило, еще «тепленькими» доставлялись самолетами на полигоны, упакованными в две специальные оболочки: контейнер и суперконтейнер, находящиеся под избыточным давлением. Руководил испытаниями от КБ-11 в качестве технического руководителя заместитель главного конструктора (впоследствии главный конструктор и директор института, академик) Евгений Аркадьевич Негин. Председателем Государственной комиссии и руководителем испытаний являлся начальник Главного управления опытных конструкций (ГУОК) Министерства среднего машиностроения генерал-лейтенант Николай Иванович Павлов.

График испытательных работ был очень насыщен, так как в Кремле планировалось до конца 1958 года подготовить новый проект моратория на ядерные испытания. Руководство СССР постоянно стремилось сократить безудержную гонку вооружений, в первую очередь ядерных, однако адекватного отношения со стороны западных «партнеров», как правило, не получало. Отсюда крайнее напряжение сил. Вот объем работ. На станции выгрузки в районе базы Оленьей собственными силами испытателей (довольно ограниченный состав) по прибытии в тот же день разгрузить эшелон (это 15 вагонов и платформ), разместить оборудование, проверить его после транспортировки и подготовить контрольное изделие (та же бомба, только без делящихся материалов). На следующий день с утра предстояли подвеска и сброс контрольного изделия и подготовка двух боевых изделий. Рабочий график: подъем — 5.00, подвеска и предполетная подготовка изделия на аэродроме — 5.50–6.40, оформление документов и разрешение на вылет самолета — 6.40–7.00. Далее рабочий день до 24.00–1.00 (следующего дня) в здании ДАФ, подъем и подвеска очередного изделия снова с 5.00–5.30 утра. В ходе этих испытаний были продемонстрированы образцы самоотверженности, даже самопожертвования.

Помещение ДАФ, как упоминалось, в тот период не имело приточно-вытяжной вентиляции, и в здании уровень концентрации радиоактивного газа в 2–10 раз превышал ПДК (предельно-допустимые концентрации) на уровне примерно двух метров от пола, а ближе к потолку, там, где работал крановщик мостового крана, достигал 2 5-кратного увеличения. Этот газ обладал свойствами сверхтекучести и проникал в организм не только при дыхании, но и через кожу.

Проветривать помещение, открывая ворота, было опасно из-за больших холодов в зимнее время. Да и большие перепады температур для зарядов не допускались. Индивидуальных средств защиты (типа изолирующих противогазов ИГТ-46) и специальных скафандров в то время не было. Так и работали…

За неделю до конца осенней сессии в 1958 году поступил очередной узел-усилитель заряда, при проверке которого выяснилось, что он, как тогда говорили, «газит». Работать с ним нельзя. Однако выяснилось, что новый узел может быть изготовлен и доставлен на полигон не ранее, чем через неделю; в это же время будет объявлено и о новом моратории на испытания. А в этом заряде — квинтэссенция всех новых достижений теоретиков, поэтому очень важно было его испытать.

Е. А Негин собрал участников подготовки изделия. Морального права заставить работать в таких условиях у него не было. Нашлись добровольцы: старший военпред Г. Н. Истомин, старший инженер О. С. Звонцов и А. В. Веселовский. Изделие подальше от греха выкатили в отапливаемый тамбур, двум первым исполнителям нашли шланговые противогазы (забор воздуха вне помещения). А. Веселовский, впервые работавший в кислородном приборе, рассказывал: «Убавишь — холодный пот струится по щекам, прибавишь — появляется необычно веселое настроение, как при опьянении алкоголем». Операции занимали много времени: система «гудрон» требовала проверки на пропускную способность, герметичность и обеспечение химической нейтральности в гермообъеме. Герметизация должна была быть идеальной, утечка проверялась на молекулы с помощью специального течеискателя. В атмосфере повышенной радиации работали 3–4,5 часа.

Затем изделие благополучно отправили «в последний путь», результаты взрыва оказались весьма обнадеживающими. Однако и «результаты» переоблучения не замедлили сказаться. Начальник группы по технике безопасности и дозиметрии Н. А Краснов записал в дозиметрические карточки годовую норму 15 бэр. «Больше не могу, иначе меня повесят», — примерно так он прокомментировал свое решение. Кстати, Н. А. Краснов все-таки составил «на черный день» в присутствии Н. И. Павлова и руководителя работ Е. А. Негина протокол о превышении уровня облучения, однако после его смерти в 1987 году протокол, по-видимому, был уничтожен вместе с остальными бумагами из его спецчемодана. К сожалению, испытания для добровольцев не прошли даром: через четыре года старший военпред Г. Н. Истомин скончался от инсульта. Справедливости ради следует отметить, что он и ранее на объекте контактировал с вредными веществами.

Вспомним опять резолюции министров социальной защиты Э. А Памфиловой, а позднее Л. Ф. Безлепкиной: «Поскольку это профессионалы-испытатели ядерного оружия, при найме на работу с ними оговаривались предоставляемые льготы и компенсации, они не могут претендовать на отнесение их к категории „групп особого риска“».

Ядерные испытания во всем мире рассматривались не только как научно-технические эксперименты, но и в значительной мере как политический инструмент. Трумэн говорил о «дубинке для русских» и продемонстрировал ее над Хиросимой и Нагасаки. Н. С. Хрущев предложил КБ-11 разработать и испытать сверхмощный заряд в 50–100 миллионов тонн, рассчитывая, как это сегодня ясно, показать «кузькину мать» президенту Никсону и всему миру, что и было позднее, после испытаний, сделано с трибуны ООН. Кстати, именно после испытаний «кузькиной матери» западные страны пошли на запрещение испытаний ядерного оружия в атмосфере. Задача создания супербомбы для КБ-11 была несколько облегчена тем, что еще до 1958 года НИИ-1011, находясь на территории Арзамаса-16, вел разработку изделия 202, имеющего длину 8,5 и диаметр 2 метра. Баллистический корпус, разработанный коллективом под руководством В. Ф. Гречишникова, и сложнейшая система грузового парашюта, разработанная НИИ парашютно-десантного снаряжения, были опробованы на полигоне в Крымской области. Дальнейшую разработку супербомбы тогда остановили. Пара баллистических корпусов осталась в виде неликвидов. Самолет-носитель, огромный турбовинтовой (с восемью винтами на четырех двигателях) стратегический бомбардировщик Ту-95, доработанный для наружной подвески супербомбы под фюзеляж (в бомбоотсек не помещалась), был уже списан за ненадобностью и подлежал сдаче в металлолом[114]. И вдруг принимаются срочные меры. Самолет из категории списанных возвратили в строй, заменили авиадвигатели, провели полную ревизию всех силовых конструкций, электро- и радиооборудования, выполнили ремонтно-восстановительные работы, после чего он стал как новенький. Совершили на нем учебно-тренировочные полеты, на основании чего было выдано заключение ОКБ А. Н. Туполева о его пригодности к боевой работе.