Повседневная жизнь Арзамаса-16 - Владимир Матюшкин

Увеличение мощности зарядов вызвало необходимость создать более безопасный для окружающих полигон. Испытание бомбы «по третьей идее» привело к потере половины окон в Семипалатинске и повреждению городка самого полигона. Не устраивала военных и частая зависимость от «розы ветров», которая сильно ограничивала по времени проведение испытаний. К тому же американцы уже начали проводить испытания для военно-морского флота. Вслед за взрывами над японскими городами они взорвали бомбы на атолле Бикини (1946), в том числе одну под водой, провели ряд взрывов в Тихом океане.

Советские моряки, как и представители остальных видов Вооруженных сил, приезжали на Семипалатинский полигон изучать поражающее воздействие нового оружия на технику и вооружение военно-морского флота. На опытном поле размещались фрагменты корабельных надстроек, катера, торпеды и торпедные аппараты. Но не было точного представления о том, какие повреждения реально произойдут при размещении образцов военно-морского вооружения в привычных условиях морской стихии. К тому же с 1955 года, когда была разработана первая торпеда с атомным зарядом, испытания в воде, с оценкой воздействия взрыва на корабли вероятного противника, стали реальной необходимостью.

Место для полигона выбрали на островах Новой Земли. Полигон подчинялся 6-му Управлению ВМФ. Научным руководителем полигона стал начальник Ленинградского НИИ, доктор физико-математических наук, профессор, инженер-капитан 1-го ранга (впоследствии — вице-адмирал) Юрий Сергеевич Яковлев, прекрасный ученый и руководитель, к сожалению, раньше времени ушедший из жизни (лейкоз). Командный штаб размещался на корабле «Эмба» (бывшая личная яхта Геринга). Из-за сложности каменистого рельефа водной акватории управление опытным полем осуществлялось по радиолинии. В 1955 году (21 сентября) в губе Черной были проведены первые подводные ядерные испытания торпеды, продемонстрировавшие высокую эффективность борьбы с подводным и надводным флотом вероятного противника. Заряд торпеды для первого подводного ядерного взрыва собрал Евгений Аркадьевич Негин.

В январе 1958 года удалось организовать экспедицию в район базы Оленьей на Новой Земле, который на время испытаний был включен в состав ядерного полигона. Были подготовлены помещения для ядерных боеприпасов, подъездные железнодорожные пути, станции выгрузки. Если с сооружениями для боевой техники дело обстояло более или менее благополучно (хотя основное здание не имело приточно-вытяжной вентиляции), то с жильем для людей случилась привычная для России беда: гостиница мизерная. В ней могли разместиться лишь летный состав и высокое руководство. Остальные испытатели селились в общаге казарменного типа, где была большая «комната» на 60 человек и несколько поменьше — на 8–10 человек Работу организовали по вахтам, поэтому в большой комнате жизнь продолжалась круглосуточно: одни спали, другие играли в карты или домино, слушали магнитофон. Питание было бесплатным и неплохим, но однообразным. Каждый день на ужин подавалась жареная треска (ее обозвали «гидрокурицей»). После просьб приготовить что-либо другое стали готовить котлеты из трески.

Скрадывала скудость быта возможность в свободное время поиграть в футбол, волейбол. Кстати, в футбол некоторые испытатели играли очень неплохо. А. В. Веселовский рассказывал, как они на полигоне сыграли с местной командой, как выяснилось потом, сборной гарнизона. Чести не уронили, матч закончился вничью. Курьез заключался в том, что вратарем, в отсутствие собственного, вынужденно поставили добровольца из парашютной группы, которого знали как большого любителя зеленого змия. Сам он утверждал, что когда-то играл в хорошей команде. Знали, что он, работая с первыми космонавтами, укладывал парашюты. Эта операция проходила обязательно в присутствии парашютируемого. Ходила легенда, будто Герман Степанович Титов, смотрел, смотрел и спросил: «Коля, у тебя огурца с собой нет?» На недоуменный вопрос пояснил: «Да когда я рядом с тобой — всегда закусить хочется!» Правда, на деле это не отражалось. Не сказалось его «хобби» и на игре, несмотря на то, что и перед матчем и в перерыве его сослуживцы-болельщики наливали ему по лампадке: «У него реакция будет лучше». Брал мячи он неплохо.

К сентябрю 1958 года, к сроку окончания одностороннего моратория на испытания, ученые города провели целую серию работ по увеличению мощности, с одновременным повышением боеготовности и безопасности обслуживания заряда, снижением стоимости бомбы. Пошли по пути использования более мощного взрывного вещества, а также применили оригинальную схему усиления (названную для простоты «гудроном») при взрыве атомного детонатора.

Этот «гудрон» сыграл злую шутку с министром общего машиностроения Зверевым и маршалом артиллерии Казаковым. История связана с испытанием твердотопливной оперативно-тактической ракеты 9М76 подвижного фронтового ракетного комплекса «Темп-С». Это была первая твердотопливная ракета с отделяемой боевой частью. По своим летно-техническим, боевым и эксплуатационным характеристикам комплекс существенно превосходил американский «Першинг» и, пройдя отработку, состоял на вооружении Ракетных войск и артиллерии Сухопутных войск с 1966 по 1988 год, после чего был ликвидирован под индексом США «СС-12» по договору о РСД и РМД.

Летные испытания ракеты в 1964 году, к сожалению, начались с неудач. Видимо, их главной причиной стало большое количество нововведений, по отработке которых практически еще не было опыта. Произошло четыре подряд неудачных пуска. После четвертой неудачи главный конструктор А. Д. Надирадзе был вызван «на ковер» на Старую площадь, где ему дали понять, что, если пятая не полетит, — придется расстаться с креслом директора и главного конструктора. После этого Александр Давидович лично контролировал каждую операцию на полигоне. Последнюю ракету перед пуском «жарили» в течение месяца в камере при плюс 40 градусах, затем столько же морозили при минус 40 градусах и сразу — на стартовую площадку. Уже на старте облили водой, и она стала похожа на увешанную сосульками елку. Были приняты дополнительные «меры»: ракету вывозили из монтажно-испытательного корпуса «ногами» (хвостовой частью) вперед, как покойника; женщин на старт принципиально не пустили, хотя ведущим телеметристом была Нина Соколова. Она очень возмущалась, но главный был непреклонен. Пуск прошел успешно. К всеобщему ликованию, голова ракеты дошла до цели, стало быть, кое-кому можно «дырки на лацканах сверлить». А. Д. Надирадзе впредь на каждый пуск надевал «счастливую рубашку», ту, в которой был на первом удачном пуске. Однажды он приехал, забыв ее дома (видимо, супруга недоглядела), так из Москвы чуть ли не с нарочным ее доставляли.

Так вот, возвращаясь к «гудрону». Постановление о принятии комплекса на вооружение по существующей субординации должен был завизировать командующий РВА (ракетного вооружения и артиллерии) Сухопутных войск, маршал артиллерии К. И. Казаков. Прочитав проект постановления, Константин Иванович, улыбаясь, сказал: «Да, прекрасный комплекс, я сам на испытаниях был, это то, что нужно для армии! Кстати, а какова там мощность БЧ (боевой части)?» Офицеры, представив документы, пояснили им в ответ: «Так мало? Такой прекрасный комплекс! Что, разве нельзя больше сделать?» Ему сообщили, что так было заложено по проекту. После чего маршал позвонил по «вертушке» министру оборонной промышленности С. А. Звереву: «Сергей Алексеевич, а нельзя ли при тех же габаритах и весе сделать БЧ помощнее?» На что министр ответил: «Подождите, сейчас позвоню в МСМ». Позвонил заместителю министра среднего машиностроения В. И. Алферову, который до этого работал в Арзамасе-16 и прекрасно знал новые разработки: «Маршал Казаков просит: нельзя ли увеличить мощность при тех же габаритах и весе?» Ответ: «В принципе, можно, но только с „гудроном“ будет!» Зверев сообщает: «Константин Иванович, Алферов говорит, что можно, но только с каким-то асфальтом связано». Подумав, маршал заключил; «Ну, ладно, это фронтовой комплекс, пусть уж по грунту ходит, так как асфальта на фронте нет!» И подписал проект постановления. Офицеры, выйдя из кабинета, долго держались за животы[113].