Между панк-роком и смертью - Трэвис Баркер

В день церемонии «Грэмми» мы договорились встретиться за кулисами перед выступлением и убедиться, что все на одной волне. Эл-Эл занимался организацией шоу, а все остальные собрались. Мы с Томом сыграли свою часть раз двадцать, чтобы как следует синхронизироваться. Следующее, что я помню, – это как кто-то сказал по рации: «Мы готовы вас выпускать». На сцене нет места ни размышлениям, ни ошибкам. Ты просто выходишь и надираешь всем зад.

Ничего не имею против остальных артистов, которые тогда выступали, но считаю, что наше выступление было самым безбашенным. Эл-Эл и Чак Ди толклись у моей ударной установки, и Чак Ди постоянно меня подзадоривал, а потом показал на меня, и я сыграл соло. Зи-Трип отжигал, а Том Морелло извлекал из гитары совершенно безумные звуки. На сцене не было ни космических кораблей, ни людей, парящих на тросах. Там были только мы и белый свет, и мы выложились полностью. Когда мы ушли за кулисы, я сказал себе: «Если даже я больше никогда не буду выступать, я всё равно буду счастлив». Пожалуй, такое чувство у меня было каждый раз после выступления на «Грэмми».

Blink-182 отправились в турне на целый год по всему миру и даже выступали хедлайнерами на фестивалях в Европе с аудиторией больше сотни тысяч человек. Том не собирался из кожи вон лезть, чтобы показать, как ему там нравится. Он появился как раз перед началом турне и вел себя как интроверт. А потом, когда мы начали выступать и зарабатывать деньги, он снова полюбил Blink-182.

Примерно тогда же он внезапно ушел из группы: написал мне и Марку имейлы, где говорилось, что с нами и с группой покончено. На следующий день он снова нам написал и попросил забыть всё, что было в прошлом письме, а еще он захотел, чтобы Тони Роббинс провел нам групповую терапию. Он даже заставил менеджера переслать Тони Роббинсу все отправленные и полученные имейлы. Очевидно, они с Тони об этом говорили, но нас встреча с ним не очень интересовала.

Несколько месяцев спустя Transplants наконец-то закончили третий альбом под названием «In a Warzone». Мы с Робом выкуривали больше косяков, чем когда-либо до этого: по десять-двенадцать штук в день на протяжении двух месяцев, и все фирмы «Бэквудс». Мне нравилось в них всё, вплоть до бумаги, в которую они были завернуты. Травка никогда не казалась мне опасным наркотиком, особенно с тех пор, как я перестал принимать всё остальное: я ведь просто поджигаю растение[63]. Вот только примерно через неделю после того, как мы закончили работать над альбомом, у меня появилось странное ощущение, как будто в горле застрял комок непрожеванной еды, от которого я никак не мог избавиться. Я даже засунул пальцы в рот так, что меня вырвало, но ощущение не прошло, и я не мог понять, в чем дело. Я постоянно волновался из-за этого ощущения: мне стало от него не по себе. Я не чувствовал себя плохо: просто у меня будто стоял ком в горле или кто-то пытался меня задушить.

Потом у меня начались приступы тревоги. Однажды в студии я ощутил такую слабость, что едва смог встать. Среди ночи я просыпался из-за сильных приступов паники. Всё это вынудило меня записаться на прием к ЛОРу. Всего я к нему ходил три раза. Он делал процедуру за процедурой, засовывая какую-то дрянь мне в горло, и в конце концов так и не разобрался, что там такое: может, инфекция, а может, что-то с пазухами – словом, как будто играл в угадайку. Он даже предположил, что причиной могут быть татуировки у меня на голове: как только он это сказал, я поржал и нашел другого врача.

Я сходил еще к нескольким специалистам того же профиля, а потом к гастроэнтерологу, и он сразу сказал: «Нам нужно поставить вам капельницу – выглядите вы ужасно». На три часа меня положили в небольшую больницу, где поставили капельницу и взяли анализ крови. Потом он говорит: «Думаю, нужно сделать вам эндоскопию – мне не хочется думать, что это гастроэнтерологическая проблема, но раз ЛОРы ничего не находят, то нужно всё проверить». Поэтому я согласился на процедуру. На следующее утро я попал в операционную: мне дали наркоз и вставили в горло трубку, чтобы осмотреть желудок и пищевод.

День спустя врач позвонил мне и сказал: «У вас восемь язв и синдром Барретта. Весь пищевод покрывают предраковые клетки». Он сразу же прописал мне лекарство от язв, велел немедленно бросить курить и повторно делать эндоскопию каждые три месяца.

Я позвонил своему другу доктору Брайану Уиксу: «Он говорит, у меня синдром Барретта, что это значит?»

«Трэв, это громкий предупредительный выстрел. Предлагаю тебе прислушаться. Синдром Барретта необратим, поэтому нет возможности вылечиться: пищевод не может самовосстанавливаться. Зато есть вероятность, что всё только усугубится. И как только у тебя разовьется рак пищевода, твои дни сочтены».

Так вот: пора было завязать с травкой. После авиакатастрофы я не принимал никаких других наркотиков, но почему-то решил, что принимаю я травку или нет – не так уж важно. Я всегда представлял себя Вилли Нельсоном и как курю лет до восьмидесяти. По-видимому, проблемы вызвало сочетание чрезмерного курения и сумасшедшего стресса. Я сразу бросил и с тех пор не курил: предупреждение я услышал громко и четко и отнесся к нему с уважением.

Мне пришлось заново учиться заниматься всеми своими делами на трезвую голову. До этого я не бывал в ясном сознании почти двадцать лет. Мне пришлось заново учиться водить машину, спать, решать свои проблемы. Искать свой новый ритм в студии оказалось наиболее болезненно. Мне пришлось трезвым поехать в турне, трезвым выступать на телевидении: теперь ничего не помогало мне скрыть нервную дрожь. Всё это ушло.

Если мне что-то нравится, я становлюсь от этого зависимым. Один мой приятель сказал, что ему нравится время от времени выкуривать сигарету, например, раз в две недели. Но со мной дело в том, что, если я закурю одну сигарету, то еще до того, как она догорит, я понесусь в магазин и куплю еще пачку. Всего, что у меня было в жизни, я жаждал в избытке: таблеток, секса, травки. Поэтому когда я наконец стал вести трезвый образ жизни, то заменил свои зависимости тренировками и игрой на барабанах и стал заниматься этим еще больше, чем раньше. Они стали моей новой зависимостью.

Я и так бегал каждый день, а теперь начал заниматься боксом, джиу-джитсу и выполнял по полтора часа кардио в день. От тренировок я ловил настоящий кайф. Я вообще ничего не знал о джиу-джитсу, но обожаю учиться. Я люблю выкладываться на тренировках и люблю смотреть, как люди не жалеют себя ради дела, которое им по душе. Я не смотрю реалити-шоу, где герои ходят по магазинам или затевают ссоры: мне нравится смотреть передачи про подготовку спортсменов к турнирам по смешанным боевым искусствам, где боксеры и бойцы ММА тренируются перед боем семь-восемь недель, а потом выходят на ринг и побеждают. Почти всю жизнь я сам всем распоряжаюсь, будь то сольный альбом или бренд одежды. Мне нравится ходить на занятия по боевым искусствам, где меня толкают, пинают и устраивают взбучку. Я не хочу контролировать ситуацию всегда.