Миф. Греческие мифы в пересказе - Стивен Фрай

Ее коралловые, жемчужные, агатовые, мраморные и яшмовые чертоги во Дворце Солнца стали им домом. Мало есть на свете пар счастливее. Жизнь их стала полной чашей. Они делили друг с другом всё. Читали друг другу стихи, подолгу прогуливались, слушали музыку, танцевали, ездили верхом, сидели в уютной тишине, смеялись и занимались любовью. Каждое утро он с гордостью наблюдал, как она распахивает ворота и выпускает Гелиоса на его рокочущей колеснице.

И все же кое-что не давало эос покоя. Она знала, что однажды ее прекрасного возлюбленного смертного отнимут у нее, как отняли Клита. Мысль о его смерти доводила ее до отчаяния, которое она не в силах была скрыть.

— В чем дело, любовь моя? — спросил как-то раз вечером Тифон, удивленно заметив, как нахмурился ее светлый лик.

— Ты мне доверяешь, правда, дорогой мой мальчик? — Всегда и полностью.

— Я завтра вечером отлучусь. Вернусь как можно скорее. Не спрашивай, куда и зачем я собралась.

А собиралась она на Олимп, встретиться с Зевсом.

— Бессмертный Небесный отец, владыка Олимпа, Водитель туч, Громовержец, Царь всех…

— Да-да-да. Чего тебе?

— Алчу милости, великий Зевс.

— Само собой, ты алчешь милости. Никто из родственников не навещает меня ни по какой другой причине. Вечно милости. Милости, милости, милости, сплошные милости. Что на сей раз? Небось насчет того троянского мальчика, да?

Немножко растерявшись, Эос не отступилась.

— Да, государь. Сам знаешь, когда находим мы себе пару среди смертных юношей… — Она позволила себе взгляд на Ганимеда, стоявшего за троном Зевса, всегда готового долить богу в кубок нектара. От ее взгляда Ганимед заулыбался и потупился, мило вспыхнув.

— Так… и? — Зевс забарабанил пальцами по подлокотнику трона. Нехороший знак.

— Однажды Танатос придет за моим царевичем Тифоном, и я этого не снесу. Прошу тебя даровать ему бессмертие.

— О. Да ладно? Бессмертие, а? И все? Бессмертие. Хм. Да, почему бы и нет. Неуязвимость для смерти. И это действительно все, что ты для него просишь?

— Ну да, владыка, это все.

Что тут может быть не так? Застала ли она Зевса в хорошем настроении? Сердце у нее запрыгало от радости.

— Исполнено, — сказал Зевс, хлопнув в ладоши. — Отныне твой Тифон бессмертен.

Эос, простертая ниц, вскочила и, восторженно взвизгнув, бросилась целовать Зевсу руку. Он, кажется, тоже сделался очень доволен, рассмеялся и с улыбкой принял ее благодарность.

— Нет-нет. С удовольствием. Уверен, ты вскоре вернешься ко мне со своим «спасибо».

— Разумеется, если таково твое желание.

Вот же странный наказ.

— О, я уверен, ты явишься, не успеем и оглянуться, — сказал Зевс, все еще не в силах прекратить лыбиться. Он не понимал, что за коварный бес забрался к нему в голову. Но мы-то знаем, что проклятие Афродиты неумолимо продолжало действовать.

Эос поспешила обратно во Дворец Солнца, где ее обожаемый супруг терпеливо ждал ее возвращения. Поведала ему новость, он обнял ее и не выпускал из рук, они плясали по всему дворцу и галдели так, что Гелиос постучал в стенку и пробурчал, что некоторым вставать до рассвета.

Эос родила тифону двоих сыновей: Эмафиона, будущего правителя Аравии, и МЕМНОНА, который, когда вырос, стал одним из величайших и устрашающих воинов во всем древнем мире.

Однажды вечером Тифон, положив голову на колени Эос, отдыхал, а она задумчиво наматывала золотую прядь его волос на палец. Напевала себе под нос, но вдруг умолкла и тихонько ахнула от удивления.

— Что такое, любовь моя? — пробормотал Тифон.

— Ты же доверяешь мне, правда, мой милый?

— Всегда и полностью.

— Я завтра вечером отлучусь. Вернусь как можно скорее. Не спрашивай, куда и зачем я собралась.

— У нас разве не было уже точно такого же разговора?

Она собиралась на Олимп — на встречу с Зевсом.

— Ха! Я же говорил, что ты вернешься, ну? Говорил же я, Ганимед? Какие были мои слова, Эос?

— Ты сказал: «Уверен, ты вскоре вернешься ко мне со своим „спасибо“».

— Именно. Что ты мне показываешь?

Эос протягивала Зевсу ладонь. Что-то держала она между трепетным розовым указательным пальчиком и трепетным розовым большим. Одинокая серебристая паутинка.

— Смотри! — проговорила она дрожащим голосом.

Зевс посмотрел.

— Похоже на волос.

— Это и есть волос. С головы Тифона. Он седой.

— И?

— Повелитель! Ты обещал мне. Ты дал слово, что подаришь Тифону бессмертие.

— И подарил.

— Но как тогда это объяснить?

— Бессмертие — милость, о которой ты попросила, и бессмертие — милость, которую я оказал. Ты ничего не сказала о старении. Ты не просила вечной молодости.

— Я… ты… но… — Эос в ужасе отшатнулась. Быть того не может!

— Ты сказала «бессмертие». Правда же, Ганимед?

— Да, владыка.

— Но я решила… В смысле, разве не очевидно, чтó я имела в виду?

— Прости, Эос, — сказал Зевс, вставая. — Я не обязан истолковывать чужие желания. Тифон не умрет. Вот и все. Вы вечно будете вместе.

Эос осталась одна, и локоны ее разметались по полу — она плакала.

Верный тифон и их двое задорных сыновей встретили ее во Дворце. Она изо всех сил постаралась скрыть свое горе, но Тифон почувствовал, что она чем-то расстроена. Когда мальчиков уложили вечером спать, он вывел Эос на балкон и налил ей чашу вина. Они сидели и смотрели на звезды, и чуть погодя он заговорил:

— Эос, любовь моя, жизнь моя. Знаю, о чем ты не говоришь. Я сам это вижу. Зеркало сообщает мне ежеутренне.

— О Тифон! — она зарылась головой ему в грудь и заплакала навзрыд.

Шло время. Каждое утро Эос выполняла свой долг — открывала врата новому дню. Мальчишки выросли и покинули отчий дом. Годы текли с безжалостной неизбежностью, какую не в силах отвратить даже боги.

Немногие волосы, оставшиеся на голове у Тифона, сделались белыми. Он стал чудовищно морщинистым, сжался и ослабел от старости, но умереть не мог. Голос, когда-то упоительный и чарующий, стал хриплым сухим треском. Кожа и костяк так усохли, что он едва мог ходить.

Он следовал по пятам за своей прелестной, вечно юной Эос со всегдашней преданностью и любовью.

— Прошу, пожалей меня, — скрипел он сипло. — Убей меня, сокруши меня, пусть все это закончится, молю.